"Пролетая над Таити..."
В чём моего друга Чубайса точно никогда нельзя было обвинить - так это в трусости.
Как только глава РАО "ЕЭС" узнал про мои проблемы с Кремлём, он тут же предложил:
- Хочешь, чтобы я поговорил с Путиным?
Я наотрез отказалась:
- Ни в коем случае, Анатолий Борисович, у вас у самого проблем в отношениях с ним по горло. Ещё не хватало, чтобы у вас из-за меня этих проблем прибавилось. Не надо. Путин и так прекрасно меня знает, и если это его личное решение - лишить меня аккредитации в Кремле, - то вы вряд ли сможете повлиять.
Тем не менее Чубайс, без всяких просьб с моей стороны, позволял себе такие штучки, как аккредитацию меня от РАО "БЭС" на те путинские мероприятия, в праве освещения которых мне отказывал Кремль.
Так, после вышеописанного случая с похоронами в Питере, он преподнёс большой сюрприз "кремлёвскому пулу" во время поездки Путина в Благовещенск, провезя меня туда "контрабандой".
Часов в семь утра, за три часа до вылета чубайсовского самолёта, мне на мобильный позвонил пресс-секратарь Чубайса Андрей Трапезников и выпалил:
- Слушай, мы тут подумали: раз тебя Кремль отказался аккредитовать в Благовещенск, значит - мы сами тебя туда привезём. Чубайс будет участвовать в президентских мероприятиях, и я смогу тебя туда аккредитовать Представляешь, как смешно будет, как кремлёвские удивятся!
Мне тоже показалось забавным ради этой авантюры прокатиться на самолёте восемь часов в один конец.
* * *
В Благовещенске я сразу же созвонилась по мобильнику с Еленой Вадимовной Дикун из "Общей газеты", которую на этот раз чудом не отлучили от президентской поездки, и она только что успела побывать с Путиным ещё и в Северной Корее. Приехав к ней в гостиницу, я обнаружила "кремлёвский пул" в состоянии полного морального разложения. Традиционные поиски корреспондентом "Московского Комсомольца" Александром Петровичем Будбергом местного стриптиза казались уже верхом морали. Потому что Татьяна Аркадьевна Малкина из "Времени новостей" на глазах у изумлённой благовещенской публики пыталась вывести остальных девушек кремлёвского гарема на трассу следования президентского кортежа, чтобы "помахать рукой Путину", когда он будет проезжать мимо: "Девочки, пойдемте, надо поприветствовать Владимира Владимировича! Ему ведь будет приятно..."
Моё внезапное появление спровоцировало среди коллег-журналистов дурно сыгранную немую сцену. Я уж не говорю о президентском пресс-секретаре Громове, у которого, когда он встретил меня на президентском мероприятии, лицо перекосило как от внезапного флюса.
И только Дикун, увидев меня, бросилась мне на шею и, по аналогии с нашими лондонскими приключениями, закричала:
- Ура! Трегубова приехала! Значит, пойдем есть в китайский ресторан!
И, разумеется, именно туда мы немедленно и отправились. Оставив добропорядочных коллег "приветствовать Владимира Владимировича".
Ни лобстеров, ни крабов, ни даже соуса чилли в отличие от нашего любимого лондонского ресторанчика (время для ужина в котором Путин во время своей первой зарубежной поездки любезно освободил нам с Дикун в британской столице, лишив аккредитации) в Благовещенске нами обнаружено не было. Но зато жареный папоротник и свинина по-сычуаньски оказались отменные.
* * *
А выйдя после сытного ужина на набережную Амура и разглядывая далёкий китайский берег, мы сразу же нашли себе и десерт: прогуливавшихся под ручку, словно Мао и Сталин, Владимира May (главу правительственного центра экономических реформ) и Андрея Илларионова (помощника президента по экономическим вопросам).
Я радостно подошла к May:
- Володя, как хорошо, что я вас здесь встретила! Объясните мне, пожалуйста, что там за скандал вышел с вашей цитатой, которую я использовала в своей статье? Почему президентский пресс-секретарь заявляет мне, что якобы вы ему поклялись, что ничего подобного не говорили?
Речь шла о моём репортаже о первой поездке Путина за рубеж (в Англию, Белоруссию и Украину). Так вот, May еще в Москве, когда мы с ним вместе стояли под воротами "Внуково-2" и ждали, пока нам откроют, честно признался мне, что ни в минском, ни в лондонском визите Путина нет "абсолютно никакого экономического содержания".
- Это, знаете, как в "Блудном попугае": "Пролетая над Таити..." - образно разъяснил руководитель центра реформ смысл президентского вояжа.
И именно эта цитата известного экономиста сильно не понравилась Кремлю.
И вот, в Благовещенске, на берегу Амура, May жалобным голосом поведал мне жуткую историю:
- Да вы просто не представляете, как они все на меня накинулись и начали прессовать! "Зачем вы это ей сказали?!" И потребовали, чтобы я заявил, что я этого вообще вам не говорил...
- Кто конкретно на вас накинулся, Володь?
- Ну какие-то там люди из пресс-службы... Я же их не знаю никого... Ну вот, например, этот, как его... Громов?
- Слушайте, да почему же вы позволяете себя так унижать?! - не выдержала я. - Вы - экономист с мировым именем, и позволяете ничтожествам, которых вы даже фамилии припомнить не в состоянии, диктовать себе, что вам говорить, а что нельзя?! У них же у всех вместе взятых там серого вещества меньше, чем у вас!
May нервно молчал, нахохлившись, точно симпатичный "блудный попугай".
А потом грустно и примирительно попросил:
- Ну вы тоже поймите меня, в каком я положении оказался... Я же не политик, я не знаю, как с ними обращаться...
Я немедленно простила его - тем более что May умудрился тут же растрогать меня чуть не до слёз: попросил у меня напрокат мобильный и принялся звонить маме в Москву.
- Понимаете, у моей мамы давление повысилось... Я должен её успокоить, что со мной всё в порядке...
Ну как можно было дольше злиться на этого доброго, растерянного, несчастного человека? Я примирительно перевела тему на только что завершившийся визит Путина в Северную Корею, очевидцами которого стали оба наши с May спутника: Андрей Илларионов и Елена Дикун.
* * *
В Корее Путин, по уже отработанной схеме, собрал "кремлёвский пул" на ужин и взял со всех журналистов обещание "не писать ничего плохого, критического о нашем партнёре -Северной Корее. По крайней мере - во время визита". И абсолютно все мои коллеги согласились сыграть по продиктованным президентом правилам: об увиденном в голодной тоталитарной Корее кошмаре не было написано ни строчки.
Зато Андрей Илларионов по время нашей прогулки по Амуру рассказал мне такое, после чего даже Путин мог показаться демократом.
- Представьте себе, - ужасался очевидец Илларионов, - на обочинах улиц - многотысячная ликующая толпа людей, которых вывели приветствовать Путина. А я специально заставил остановить машину, чтобы на них поближе посмотреть. И, как вы думаете, что я увидел? Там оказался абсолютно чёткий механизм, я бы даже сказал - машина принудительного ликования людей. В передних рядах стояли те, у кого еще есть силы достаточно живо изображать ликование: громко кричать, высоко подпрыгивать и сильно-сильно размахивать руками. Но силы у них довольно быстро кончались, голод ведь в стране всё-таки, и как только кто-то начинал более вяло подпрыгивать - его тут же начинали колоть и бить специальными палками сотрудники госбезопасности, стоящие за каждым из них во втором ряду. И когда Путин, проезжая, слышал радостные крики простых северокорейских граждан, то некоторые из этих криков были исключительно криками боли - из-за избиения этими ужасными палками. А тому, кто уже вообще больше не мог двигаться, просто давали сзади по голове, оглушали и, чтобы не тратить на него лишнего времени, за ноги отволакивали прочь - туда, где с проезжей части не видно лежачее тело. А на его место немедленно ставили другого, свежего, ликующего гражданина из специального резерва. И я все это видел своими собственными глазами! - клялся президентский советник.
По словам Илларионова, в квартирах обычных северокорейских смертных строго запрещается иметь даже телевизор (Путину на заметку: этот способ ещё более эффективен, чем ликвидация телеканалов). Есть только радио: причем не нормальный радиоприемник, а такой же, как был в Советском Союзе, с официозным каналом "на кнопке".
- А Интернет там установлен, как мне сказали, только у одного члена политбюро - по специальному разрешению главы Северной Кореи, - ужасался путинский помощник.
Ленка Дикун подбавила красок:
- А у нас в гостиничных номерах в прихожих были большие зеркала - я в это зеркало, например, каждый раз смотрелась, когда переодевалась. А потом оказалось, что в них вмонтированы камеры госбезопасности! Представляешь, как "приятно" мне было постфактум об этом узнать!
- Андрей, ну и зачем же тогда ваш президент поехал с ними дружить? Что, на дружбу более приличных людей Путин уже не рассчитывает? - поинтересовалась я у Илларионова.
Но кремлёвский экономист, несмотря на свои красочные рассказы о садизме севорокорейской диктатуры, жёстко стоял на своем: дружба с Северной Кореей нужна, потому что эту дружбу потом можно выгодно продать Западу.
- А вы представляете себе, что будет, если в какой-то момент вы просто не рассчитаете дозу подачек северокорейскому режиму? И у них как раз хватит сил на то, чтобы дотянуться рукой до ядерного детонатора? - переспрашивала я Илларионова.
К моей радости, Володя May горячо поддержал меня и тоже накинулся на нашего визави с упрёками.
Жаль только, что отстаивать собственные права на свободу слова внутри российской жизни у бедного May духа так и не хватило.
* * *
К сожалению, "синдром May" мне пришлось вскоре наблюдать и у других ведущих российских правительственных экономистов-реформаторов.
Например, Герман Греф, случайно встретив меня однажды в приёмной Волошина, настолько обалдел от того, что я "вхожа" к главе кремлёвской администрации, что немедленно кинулся извиняться:
- Ой, Лена, вы уж простите меня, пожалуйста, за то, что во время предвыборной кампании я вас не пускал в штаб Путина! Понимаете, я же не сам это придумал... Мне запретили...
- Кто это вам мог запретить?! - изумилась я.
- Ну кремлёвская пресс-служба отдала такое распоряжение - вычёркивать вашу фамилию изо всех списков на аккредитацию...
Как и в случае с May, меня просто поразило это мироощущение подопытного кролика:
- Герман, я не понимаю, как самостоятельные, умные люди вашего уровня могут опускаться до того, чтобы выполнять распоряжения каких-то сереньких чиновников по борьбе с прессой?
- Ну поймите, Лена: я же даже не знал вас лично! Дело в том, что мне только недавно Чубайс рассказал, что вы - порядочная журналистка...
- Ну а других журналистов, которых вы так и не узнали лично, вы по-прежнему так и продолжали бы вычёркивать из списков по указке из Кремля? - уточнила я.
Тут Герман на всякий случай светски полюбопытствовал:
- А что, вообще, сейчас действительно есть какие-то проблемы во взаимоотношениях журналистов с Кремлём?
Посмеявшись над лёгкой неосведомлённостью чиновника, я тем не менее добросовестно рассказала ему, во что превратился "кремлёвский пул", как обрабатывает прессу пресс-секретарь Путина и сам президент.
- Правда? - искренне удивился Греф. - Я, честно говоря, просто не знал этой проблемы... Но я обязательно с президентом на эту тему поговорю: он должен понять...
Не знаю уж, отважился ли Греф "поговорить с президентом". Но только вот Путин не по дням, а по часам закручивал ситуацию со СМИ в стране все круче и круче. И никто из так называемых либеральных реформаторов так и не решился вслух предъявить президенту претензии на этот счет. Значит, не очень-то их это и волновало. Или пожертвовать свободой слова в стране ради собственного пребывания во властной обойме казалось им вполне приемлемой ценой?
* * *
Когда я рассказала Чубайсу о встрече с Грефом в приемной у Волошина, главный энергетик замахал на меня руками:
- Да нет! Ну что ты! При чём здесь Волошин! Герман - порядочный...
- Может быть, ваш Герман и порядочный. Но трус он - точно порядочный. Представьте себе: несколько месяцев он ни за что ни про что гнобил журналистку, отказывал ей в аккредитации, даже не зная её лично, - просто потому, что ему приказали из Кремля!
Я предложила Чубайсу пари, что как только начнётся очередная волна репрессий в отношении меня со стороны кремлёвской пресс-службы, никакое чубайсово заступничество на Грефа не будет производить ни малейшего влияния.
- Вот тогда и узнаете, имела ли для него значение встреча со мной у Волошина или нет! - запальчиво пообещала я Чубайсу.
И - выиграла спор. В следующий раз, после того как меня "отлучили" от президентских поездок, Греф, встретившись со мной на экономической тусовке в Александр-хаусе, опять отвёл глаза и сделал вид, что не заметил.
* * *
Примерно так же поступил и его правительственный товарищ по либерализму Алексей Кудрин. Дело в том, что после знаменитой истории с похоронами Собчака, где Кудрин вынес меня из страшной давки, мы с ним при встрече всегда тепло, по-приятельски, расцеловывались.
- Вот тот храбрый мужчина, который спас мне жизнь! - обычно приговаривала я при этом со смехом, и Кудрину явно нравилось, что окружающие слышат об этом героическом факте его биографии.
Однако нравилось ему это только до поры до времени...
Как только он почувствовал, что в Кремле объявили на меня травлю, - то моментально, во время одной из президентских поездок (кажется, в Орле) подошёл ко мне и, озираясь по сторонам, прошептал на ухо:
- Знаете, Лена, мне довольно неловко, что, когда вокруг - представители администрации, мы с вами вот так вот здороваемся...
Больше вопросов к этому человеку у меня, разумеется, уже не было.
Было только слегка обидно сознавать, что я живу в стране, где даже наиболее умные мужчины, пребыванием которых во властных структурах президент дорожит из-за их реформаторского имиджа на Западе, так и не посмели вслух, жёстко, по-мужски, потребовать от Путина прекратить репрессии по отношению к прессе. Более того - несмотря на всё своё влияние, ни у кого из них не хватило мужества даже заступиться за девушку-журналистку, которую много месяцев подряде наслаждением прессовал государственный аппарат. Если молчаливая поддержка этих репрессий - это не собственная позиция реформаторов, то тогда мне просто трудно себе представить: чем уж таким ужасным Путину удалось их до такой степени запугать?