Приходько с приборчиком
Из достоверных источников, близких к президенту, уже давно известно у каждого кремлёвского чиновника аккуратно вживлён в тело один маленький приборчик. Совсем не тот, о котором вы подумали. Я имею в виду индикатор, который моментально улавливает малейшие изменения климата в кремлёвском застенке.
И когда те же самые чиновники, которые в ельцинские времена изо всех сил рядились ко мне в друзья, при Путине, едва уловив этим своим приборчиком запах травли, присоединялись к общей стае и набрасывались на меня, - надо признаться, впечатление они производили довольно тяжёлое.
Глупо, конечно, было из-за них расстраиваться: одно дело - люди, и совсем другое дело - чиновники. Да ещё и с приборчиками. Но я-то ведь - не чиновник. Поэтому и переживала.
Ровно так случилось и с Сергеем Приходько - заместителем главы администрации по международным вопросам. Формально - главным внешнеполитическим стратегом Кремля.
Приходько, прежде из кожи вон вылезавший, чтобы добиться от меня хотя бы приятельских отношений, едва прослышав о коллективной травле, которую мне устроила пресс-служба президента, повёл себя в строгом соответствии с показаниями своего приборчика.
Во время первого президентского турне Путина по Средней Азии, в городе Ташкенте, в резиденции Ислама Каримова с красноречивым названием "Дурмень", я, как обычно, подошла к Приходько за комментарием.
Однако ответ, который я услышала, был довольно нестандартен для высокопоставленного государственного чиновника:
- Знаете, Лена, как с женщиной я бы с вами с удовольствием пообщался. А среди журналистов у меня есть гораздо более интересные собеседники, чем корреспонденты газеты Березовского.
В этот момент я заметила, что рядом с Приходько стоял как раз один из таких "более интересных собеседников" - корреспондент официозного агентства "Интерфакс".
Я чудовищным усилием воли сдержалась, чтобы не дать Приходько пощечину. "Неудобно, - думаю, - резиденция президента всё-таки. Хоть и узбекского".
Не сказав ему больше ни слова, я развернулась и ушла. Но когда вошла в свой гостиничный номер, то почувствовала, что статью писать не в состоянии.
Вспомнив кремлёвский негласный инструктаж ("В Средней Азии в отелях всегда всё прослушивается"), я, опытный кремлёвский диггер, выскочила на улицу, села на лавочку под южной акацией у подножья своего шикарного пятизвёздного отеля, позвонила по мобиле маме в Москву и расплакалась, как пятнадцатилетняя девочка:
- Мамочка, ну что же это за вурдалаки?! Ну как они смеют надо мной так издеваться?! Какой-то жалкий кремлёвский потаскун смеет оскорблять меня при всех, точно зная, что по морде я ему там дать постесняюсь!
Мама на том конце трубки плакала вместе со мной, умоляя меня плюнуть на всё и уйти из Кремля.
Но уже через минуту я взяла себя в руки, поняв, что пощёчина всё-таки найдет героя. Но - в виде статьи.
Каюсь: это был единственный случай в моей журналистской практике, когда я использовала газету как орудие личной мести. Объясню, что мне в этом помогло. В эту поездку по ближнему зарубежью Путин впервые взял с собой своего помощника Ястржембского, поручив ему "координировать борьбу с международным терроризмом и исламским экстремизмом". При живом Приходько это выглядело достаточно подозрительно. Одновременно мне было известно, что в Кремле уже начинают поговаривать, что новому, физически дееспособному президенту Путину в отличие от ограниченно дееспособного Ельцина нужна "новая внешняя политика". Мои кремлёвские собеседники сетовали также на то, что Сергей Приходько, который всегда являлся лишь проводником устаревших советских внешнеполитических концепций российского МИДа, уже "не поспевает" за новым президентом.
Не исказив в своей ташкентской статье ни одного из перечисленных фактов, я просто навела на них крупную лупу. В результате интертекстуально вышло так, будто Сергея Приходько вот-вот уволят.
* * *
Внешний курс, который отечественный МИД при посредничестве Приходько предложил Путину в первые месяцы его президентства, действительно приносил президенту один провал за другим. В этом курсе не было ровно никаких осмысленных идей, а лишь один-единственный, доставшийся в наследство ещё с коммунистических времён, дешёвый приёмчик: шантажировать Запад своей дружбой с одиозными режимами. Причём сам Путин тоже явно не имел ничего против того, чтобы поднять это выпавшее из ослабевших рук Ельцина переходящее красное знамя. Позднее новому российскому президенту удалось крайне выгодно продать отказ от этого традиционного шантажа, когда после терактов 11 сентября в США он стал на сторону США. В плату за этот неожиданный расчётливый "цивилизованный выбор" Путина Запад теперь, кажется, на много лет вперёд выписал российскому президенту индульгенцию и на все будущие зачистки в Чечне, и на уничтожение в России независимых от государства СМИ.
Но в 2000-м, после президентских выборов, путинская дипломатия всё ещё представляла собой нехитрую советскую эпическую статую "Фак Западу". Первой же страной, которую Путин демонстративно посетил сразу же после своего избрания президентом, стала Белоруссия. Иначе как демарш в отместку за жёсткую международную критику войны в Чечне расценить этого не мог ни один из зарубежных аналитиков. В последующие три месяца Путин еще трижды публично братался с белорусским диктатором Лукашенко и даже пообещал, что вскоре у России и Белоруссии будет "единая внешняя и внутренняя политика". При том, что Лукашенко уже тогда ни одна уважающая себя международная организация к себе на порог не пускала, было очевидно, что если Путин и дальше, с подачи Смоленской площади, продолжит двигаться по этой скользкой дорожке, то очень скоро разделит судьбу своего белорусского дружка и заведёт Россию в международную изоляцию.
* * *
А уж попытка Путина, по совету МИДа, сразу же после инаугурации "обновить традиционные центрально-азиатские связи" и вовсе закончилась для российского президента международным позором. В столице Туркменистана Ашхабаде старый партийный пахан Сапармурат Ниязов так "опустил" гэбэшного салагу Путина, что у того наверняка навсегда отбило охоту возвращаться в этот город. Эффектно разводя пальцами в громадных золотых перстнях, Туркменбаши Ниязов заставлял Путина шестерить, как мальчика:
- Да вы садитесь, присаживайтесь! И тут же:
- Да вы встаньте!
А уж когда Путин, начав выступать перед туркменским партхозактивом, попросил всех "простить, если выйдет нескладно", Отец Всех Туркмен и вовсе расценил это как откровенную слабину нового русского "баши" и публично "отымел" гостя в лучших традициях:
- Вы не обращайте внимания, что он так выступал... Это - не потому, что он - такой... Он просто пока переживает... И мы с ним в дороге долго были... Но в душе он - прекрасный человек...- с презрительной улыбочкой объяснил все про Путина своим подданным султан советского типа.
Путин расстался с Ниязовым просто весь зелёный от злости.
Но злиться ему было не на кого, кроме как на себя самого и своих любимых внешнеполитических стратегов, непонятно зачем собственноручно организовавших российскому президенту это публичное унижение.
* * *
Но меня потрясло в Ашхабаде другое: Подсолнух. То есть огромная, метров двадцать высотой, статуя Сапармурата Ниязова из чистого золота, возвышающаяся на высоченной башне в центре главной площади страны. Как гордо подчёркивают местные чиновники, "внутри статуя тоже - не полая, а полная". А "Подсолнухом" злые языки прозвали этого золотого идола потому, что с помощью специального механизма золотой Туркменбаши круглосуточно поворачивается лицом к Солнцу и тянет свои широко расставленные руки по очереди ко всем жителям страны.
А уж когда я смотрела на роскошные, как в персидских сказках, президентские дворцы с фонтанами по фасадам, сгруппированные на огромной площади посреди абсолютно нищего советского города с хрущобами, мне вообще все время хотелось ущипнуть себя, чтобы поверить, что всё это - не дикий, причудливый сон, навеянный сорокаградусной среднеазиатской жарой Впрочем, "ущипнули" меня другие. Когда я, ожидая приезда Путина и Ниязова на этой самой площади, пошла в туалет (в президентский дворец по малой нужде без президентов, разумеется, не пускали, и пришлось выйти за оцепление и завернуть в первое же попавшееся государственное учреждение), передо мной чуть ли не на колени бросилась какая-то несчастная русская девушка:
- Я вас умоляю, помогите мне уехать из этой страны! Нас здесь убивают как кур, как только кто-то высовывает голову. Работы нет, живём в нищете, а уехать из страны мы не можем. Вы разве не знаете - они нам даже не дают загранпаспортов! Мы здесь как крепостные! И моих родных из Москвы сюда не впускают, визу не дают. Скажите Путину!
Я поняла, что девушка увидела на мне бэджик российской прессы и поэтому подумала, что я чем-то смогу помочь.
Но в этот самый момент возле нас, словно джинн из бутылки, появилась эсэсовского вида восточная женщина в штатском, и моя собеседница в мановение ока отскочила от меня, истерически прошептав:
- Сделайте вид, что я с вами ни о чём не разговаривала. Прошу вас! Иначе они меня убьют!
Это были последние слова, которые я от неё услышала. Девушка спешно удалилась за угол. А следом за ней - та азиатская эсэсовка в штатском. А я с гадким чувством собственной беспомощности вернулась назад, под Подсолнух, на президентскую площадь, в персидско-советскую сказку.
* * *
Вот в таком антураже, в одном из президентских дворцов Сапармурата Ниязова, мы и объяснились с Приходько после выхода моей статьи. Я, разумеется, не желала с ним больше разговаривать.
Но он, при большом скоплении прессы, подбежал ко мне и возбужденно затараторил:
- Лена! Я никогда в жизни не читал большей ерунды, чем в сегодняшней вашей статье! С чего вы взяли, что меня могут уволить?!
- А я никогда в жизни не слышала большей мерзости, чем то, что вы посмели произнести мне вчера, - спокойно возразила я и ушла.
Вопреки всем канонам официозного жанра за мной вслед побежал корреспондент "ИТАР-ТАСС" и выпалил:
- Какая ты молодец! Они действительно совсем уже распоясались!
Почему-то в эту минуту я почувствовала, что своей статьёй заодно отомстила Приходько ещё и за ту несчастную бесправную ашхабадскую девушку, с президентом которой кремлёвский стратег почему-то счёл лестным для Путина покрасоваться перед телекамерами.