Верните Феликса, только потом не пищите!
Просто злой рок какой-то! У меня ещё не было ни одного интервью, которое бы обошлось без приключений! Даже если это интервью было придумано мной просто со скуки.
Так случилось и в декабре 1998 года. Кремлёвская администрация находилась в анабиозе, президент Ельцин - в лучшие дни в спячке, в худшие - в больнице. Чиновники тоже попрятались в норки до весны.
Единственной, хронической, новостью в стране был Примаков. Но нельзя же, право слово, писать о престарелом разведчике каждый день! Ну закрутил он гайки в работе правительства со СМИ. Ну закрутил гайки на телевидении, чтоб ему приятней было на себя смотреть. Ну пообещал через свою прокуратуру открутить голову Березовскому. Но больше-то откручивать и закручивать оказалось нечего, а делать кроме этого он, как выяснилось, ничего и не умел.
В общем, в столице ударили краткосрочные информационные заморозки.
Нужно было чем-то срочно разогреваться. Идеальным горячим блюдом для такой ситуации казалось интервью. И вот я, сидя в своем огромном, холодном и тоскливом кабинете в Известиях, и начала тиражировать факсы по всем официальным адресам с одним и тем же текстом: "Просьба дать интервью на такую-то и такую-то (в смысле хоть на какую-нибудь!) тему, заранее благодарны...".
Я чувствовала себя точно как мошенник, рассылающий миллион "Писем счастья" с просьбой к адресатам вложить в конверт десять рублей в надежде, что хоть какой-нибудь лопух да клюнет!
На мое удивление, клюнули сразу двое. Причем по закону подлости - то пусто, а то вдруг густо: оба они умудрились назначить мне интервью на один и тот же день. К двум часам я должна была ехать к Немцову на Старую площадь (в тот период разжалованный со всех правительственных постов Немцов, по его собственному определению, работал "заместителем Ельцина", в смысле зампредом комиссии по местному самоуправлению, председателем которой был Ельцин).
А к четырём часам дня меня ждал директор ФСБ Путин.
"Отлично, - подумала я, - успею, от Старой площади до Лубянки как раз два шага".
* * *
Тут надо напомнить, что столица нашей родины в тот момент еще не оклемалась от последствий финансового кризиса (в данном случае - скорее моральных). Продавцы центральных киосков, как сговорившись, перестали завозить микрокассеты для профессиональных диктофонов, явно считая это неуместным после дефолта излишеством. У меня дома оставалась всего одна чистая кассета на шестьдесят минут. Но, отправляясь на интервью, я была абсолютно спокойна: диктофон я включу на скорость "1,2", а не "2,4", так что время на кассете сразу увеличится вдвое. Итого - два часа. Немцову, не сомневалась я, хватит получаса. Ну ма-а-аксимум - сорок минут. А директор ФСБ, как заранее предупредил меня его пресс-секретарь, тоже сможет уделить мне не более сорока минут. Так что кассеты мне должно было хватить с лихвой. Даже если очень повезёт и удастся раскрутить главного чекиста на час разговора - все равно останется запас.
* * *
Обычно Немцов в интервью говорит немного, и по преимуществу короткими, примитивными фразами (он всегда обижается на меня, когда я констатирую это в статьях, и объясняет, что так "доходчивей для аудитории"). Но в этот раз его просто понесло. Он, видно, так соскучился по публичным выступлениям, что решил изложить мне все свои мысли абсолютно по всем проблемам во Вселенной. Это уместилось примерно на пятидесяти девяти минутах моей кассеты.
Разговорчивость Немцова сильно спутала мне карты. Но я все равно пребывала в уверенности, что места для записи у меня осталось гораздо больше, чем начальник Лубянки готов поведать urbi et orbi.
Вскоре я поняла, что и тут я жестоко ошиблась.
* * *
Мне пришлось прождать Путина у него в приемной почти два часа - его помощник то и дело подходил ко мне с вежливой грустью на лице: "Очень важное совещание, извините нас, Елена Викторовна..."
Когда совещание, наконец, закон чилось, мне сказали, что остался всего-навсего один посетитель и что это "буквально на пять минут", после чего Владимир Владимирович - "целиком в вашем распоряжении!".
Последним посетителем оказался не кто иной, как Николай Ковалёв - путинский предшественник на посту директора ФСБ, которого Ельцин выгнал за несколько месяцев до этого.
Встреча Путина с отставником, как мне и обещали, действительно носила характер блицкрига, и когда Ковалёв через считанные минуты с растерянным лицом выпал из своего собственного бывшего кабинета, я от неожиданности простодушно произнесла вслух слегка неполиткорректный вопрос, который у меня вертелся на языке:
- А что вы вообще здесь делаете?
- Да вот, зашёл к Владимиру Владимировичу посоветоваться, что мне делать дальше... Хочется быть как-то полезным Родине... - с видом наказанного школьника стал как будто оправдываться Ковалёв.
Видно, ничего полезного для Родины Путин в Ковалёве не нашёл: через несколько месяцев я случайно встретила бывшего директора ФСБ в мэрии, чуть ли не бегающим на посылках у Лужкова в "Отечестве".
* * *
Выпроводив от себя тень прошлого, Путин, к моему несчастью, решил компенсировать мне долгое ожидание.
Он говорил много. Нудно. И бессодержательно.
Впрочем, когда я перечитала это интервью сейчас, даже в самой нудной его части оказался забавный нюанс. Для любителей поспорить о том, насколько длительной и продуманной была операция "Путин - президент", там содержится прямое доказательство того, что в декабре 1998 года он ещё был ни сном ни духом о своей будущей карьере "престолонаследника". И более того - он вообще опасался, что даже его нынешняя, скромная карьерка вполне может скоропостижно покатиться в тартарары. Путин в тот момент явно сомневался не только в своей личной судьбе, но и в том, что ельцинский режим просуществует хотя бы отпущенный ему по конституции срок.
- Что касается слухов о моей отставке, - говорил, например, Путин, - то сам факт ясен: президент чётко заявил, что он не собирается баллотироваться на третий срок. Значит, мы с вами понимаем, что будущий президент, конечно, на этом месте захочет иметь квалифицированного, но преданного ему человека. Ясно, что мне придется уйти. Борис Николаевич знает, что я к этому отношусь совершенно спокойно. Для меня это - интересная и почётная страница в жизни, которая когда-то будет перевёрнута... Что для России необычайно важно: ФСБ должна сохраниться как единая, мощная, исключительно федеральная и вертикально образуемая система. Таких структур сейчас немного... После того как его ответ на мой первый вопрос занял почти полчаса (при том что я точно знала, что все эти полчаса пошлейших рассуждений о роли доблестных органов мне придется выбросить как абсолютно несъедобные для публикации), я всерьёз заволновалась. Я чётко знала, что в оставшиеся на моей кассете полчаса мне надо раскрутить Путина на разговор о том, кто в реальности руководит страной - Ельцин или премьер Примаков, на которого из-за болезни президента возлагалось все больше полномочий главы государства.
Пришлось перейти к делу безо всяких прелюдий.
Я резко прервала поток чекистского сознания:
- Как часто вы сейчас лично общаетесь с президентом?
- Примерно раз в месяц... - честно сознался в чудовищном для страны факте шеф главной спецслужбы государства.
- А с премьером Примаковым - чаще, чем с президентом?
- Да, чаще, - с искренностью Павлика Морозова ответил Путин. - В неделю раза четыре бывает. Иногда чуть пореже - раз в неделю. А бывает - и через день...
- То есть все текущие оперативные вопросы вы решаете с Примаковым? - безмятежным тоном уточнила я.
Путин с готовностью подтвердил:
- Да, текущих оперативных вопросов так много бывает - и по линии МИДа, и по линии Министерства экономики, и по линии Министерства обороны, и по линии внешнеэкономических связей, и по линии военной контрразведки. Поэтому Евгений Максимович звонит мне и на работу, и домой, а если у меня есть необходимость, то я тоже всегда ему звоню...
И тут я, наконец, задала главный вопрос, очевидно вытекавший из его предыдущих ответов:
- Таким образом, вы сейчас напрямую подчиняетесь Примакову? Получается, все президентские функции оперативного управления силовиками переданы главе правительства?
Поняв, что сам загнал себя в угол, Путин попытался запутать следы:
- У нас никаких сложностей здесь нет! Мы замыкаемся напрямую на президента. Это никак не мешает главе правительства работать с нами в оперативном режиме...
Но после его предыдущей откровенности насчет месячного лимита контактов с президентом Ельциным все эти слова звучали вполне бессмысленно.
Путин признался в главном: Примаков, пользуясь слабостью Кремля и болезнью президента, уже совершил в стране ползучий переворот и де-факто получил президентскую власть. И главное - власть над спецслужбами. И то, что Путин так спокойно в этом признавался, свидетельствовало либо о его глубоко пораженческих настроениях, либо о надежде найти общий язык с новой властью - например, на почве возрождения спецслужб. Благо ведомства, выходцами из которых они с Примаковым являлись, были родственными.
* * *
Ответ Путина на мой вопрос о скандальной пресс-конференции Литвиненко и других офицеров ФСБ, заявивших, что прежнее руководство ФСБ заставляло их готовить покушение на Березовского, был тоже предельно любопытен:
- Лично я для себя не исключаю, что эти люди действительно запугали Бориса Абрамовича Березовского. На него ведь уже было покушение. И поверить в то, что готовится ещё одно покушение, ему было легко и просто. Но лично я считаю, что с помощью этого скандала офицеры просто обеспечивали себе рынок труда на будущее. Ведь кое-кто из них даже в охране у него подвизался.
Чуть подумав, он добавил:
- А история с пресс-конференцией, о которой вы вспомнили, свидетельствует о внутреннем нездоровье нашей системы. Поэтому я и ликвидировал целиком это подразделение, в котором возник скандал...
На этом интервью, по идее, можно было бы и заканчивать.
* * *
Но оставалась еще одна важная тема (которая сегодня, кстати, не потеряла актуальности, а даже приобрела ещё большую): откровенное покровительство со стороны российских спецслужб и правоохранительных структур русских фашистов. То есть в открытую их, разумеется, никто из госчиновников не поддерживал. Однако Генпрокуратура, МВД и ФСБ откровенно саботировали все попытки возбудить уголовные дела против политиков-антисемитов, по сути, открыто призывавших к погромам.
Во время недолгого царствования Примакова и его левого правительства они, как нетрудно вспомнить, оживились чрезвычайно. Первым отличился Макашов, выступивший с тошнотворным призывом "мочиться в окошко жидам". При этом Генпрокуратура во главе со Скуратовым, игравшая на стороне Примакова, делала всё, чтобы не дать ход уголовному делу против шовинистов. Она умудрилась возбудить против Макашова дело не за откровенно антисемитские заявления и призывы, а по совершенно другой, заведомо недоказуемой статье - "Призывы к насильственному свержению строя".
Я спросила Путина, не считает ли он это прямым саботажем.
Ответ его был крайне осторожным, но там содержался, хоть и трусливый, но намёк на правду:
- Я не думаю, что в позиции Генпрокуратуры как государственного института есть хотя бы намёк на то, чтобы противодействовать расследованию по конкретным уголовным делам. Но во всех правоохранительных органах - и МВД, и прокуратуре, и ФСБ - тоже люди работают. И у всех этих людей есть какая-то позиция...
- "Какая-то позиция" - это антисемитская? - поинтересовалась я.
- Нет-нет, я сказал "какая-то", - испугался сам себя Путин. И принялся долго и многословно защищать Генеральную прокуратуру от всех обвинений, оправдывая её процессуальными и законодательными сложностями.
* * *
Самое обидное, что делал он это, ничуть не жалея места на моей плёнке, которая стремительно и неумолимо летела к концу! Быстренько взвесив в уме приоритеты, я цинично перевернула кассету и стала писать Путина на Немцова. В смысле - затирая последнего.
Матеря себя мысленно за непрофессионализм (ну могла же в конце концов попросить у кого-нибудь из коллег запасную кассету!), вслух я отчаянно пыталась спровоцировать Путина хоть на какие-то яркие заявления, которые могли бы стать "ньюсом" интервью. Причем - поскорее, чтобы уцелел хотя бы кусочек Немцова!
- Если вы не в силах наказать человека, который перед телекамерой говорит: "Бей жидов", - может быть, тогда вам лучше прямо признаться, что у вас нет власти, и уйти?! - переспросила я.
Этим вопросом я его, наконец, достала. Провокация сработала блестяще. Путин от обиды прямо-таки надулся, его глаза засверкали, челюсть нервно задвигалась и он едва не стукнул кулаком по столу:
- Что вы хотите? Чтобы мы действовали вне рамок закона?! Тогда верните Железного Феликса на площадь! Только не пищите тогда потом! И давайте тогда вернёмся к тридцать седьмому году!
* * *
Таким образом, в этом странном, случайном интервью, взятом буквально от нечего делать декабре 1998 года, мне удалось совершить короткое путешествие в будущее и подсмотреть Путина образца 2000-2003 годов, "мочащего в сортире" чеченцев и "дающего по башке" олигархам и их СМИ. Причем делающего это от собственного же бессилия. Бессилия сделать что-то эволюционным путем.
Уже тогда, на посту директора ФСБ, он хоть и для красного словца, но с явным удовольствием примерял железную шинель Феликса. Которая, правда, пока, к счастью, оказалась ему слегка не по росту.
Что же до фашистов и экстремистов, то президент Путин не только не справился с ними, но стал достойным правопреемником той, старой, примаковско-скуратовской Генпрокуратуры, которую он так робко критиковал в моём интервью. Сегодня, как и прежде, представители спецслужб патронируют рассадники молодых фашистов, а не борются с ними, как это предписывает закон. Организованные отряды скинхедов открыто терроризируют столицу - не говоря уже о провинции. А мои армянские, азербайджанские и еврейские друзья жалуются мне, что уже боятся отпускать своих детей в московское метро и переходы, где фашисты только за 2002 год убили нескольких и искалечили несколько десятков "черных" подростков. Так что власть, похоже, как и прежде, старается использовать фашистов в своих целях - только теперь, видимо, чтобы напугать общество: если не Путин - то бритоголовые.
Возвращаюсь к моему драматическому интервью с директором ФСБ. Так вот, главная драма заключалась не в его откровениях, а в том, что очень скоро все два часа плёнки закончились. А раззадоренный Путин, которому вдруг стало обидно, что его уличили в безвластии и безволии, остановиться уже не мог и всё говорил и говорил... Мне пришлось поставить диктофон на паузу, чтобы мигающий огонёк микрофона создавал для него уважительную иллюзию записи...
В общем, Немцова мне тогда спасти так и не удалось. Путин съел всё без остатка. В смысле, конечно, не самого Немцова, а его интервью.
Изящный выход из неловкой ситуации с бедным Борисом Ефимовичем подсказала мне Маша Слоним. Когда она работала в Лондоне на телевидении Би-би-си, ей как-то раз пришлось брать интервью у министра искусств Великобритании. А камера сломалась. Настолько неожиданно, что после двух часов беседы она обнаружила, что не записалось вообще ни слова. Тогда Слоним без обиняков заявила министру: "Простите, но это была генеральная репетиция!"
Формула "генеральная репетиция" Немцову понравилась, и он охотно наговорил мне все свои мысли ещё раз.
Я до сих пор ещё никогда не признавалась будущему лидеру Союза правых сил, какому чудовищному политическому надругательству я его в тот момент подвергла. Видимо, оправдаться я могла бы только тем, что моя кассета инстинктивно предопределила* тот самый исторический выбор между либерализмом и авторитаризмом, который потом сделала и вся страна.
* * *
Но самым забавным приключением, сопровождавшим моё тогдашнее интервью с главным чекистом страны, стало всё-таки не заочное насилие над ростками демократии в лице Бориса Ефимовича, а обед, который после этого мне предстояло провести наедине с Владимиром Владимировичем.
_________________________________________
* Всё же, вероятно, имелось в виду слово "предвосхитила". ;-)