"Сам ты передаст!"
Кремлёвские брифинги, как афористично подметил один мой коллега, точно так же, как и переломы, бывают открытыми и закрытыми.
Так вот, с аккредитацией на открытые брифинги у меня, разумеется, с самого начала не было никаких проблем. Потому что при Ельцине пресс-служба президента не позволяла еще себе такой откровенной идеологической сегрегации, как сейчас, при Путине.
За всю эпоху Ельцина из "кремлёвского пула" выгнали только одного журналиста - Александра Гамова из "Комсомолки" - за то, что тот, по мнению тогдашнего президентского пресс-секретаря Сергея Ястржембского, оскорбил в своей публикации Наину Иосифовну, супругу Ельцина. Да и то потом Ястреб (как мы называли между собой кремлевского споуксмена) ещё долго к месту и не к месту каялся перед нами за то, что "погорячился".
Ещё одной жертвой ельцинской цензуры пала Елена Дикун из "Общей газеты". Её на несколько месяцев отрезали от всех информационных каналов во властных структурах за то, что во время предвыборной кампании 1996-го она в красках расписала, как ельцинский избирательный штаб прикармливал (в прямом, гастрономическом смысле) тогдашнюю придворную прессу. В тот момент "Общая газета" из-за позиции ее главного редактора Егора Яковлева оставалась, без преувеличения, единственным в стране центральным изданием, которое наотрез отказалось участвовать во всеобщем негласном сговоре российских журналистов и их спонсоров-олигархов по переизбранию Ельцина на второй президентский срок.
Но к тому времени, как я появилась в "кремлевском пуле", Ястржембский уже исправил ошибку своих предшественников, и реабилитированная Дикун опять уже трубила на боевом посту в Кремле. И тогдашняя ельцинская пресс-служба в отличие от нынешней, путинской, беспрекословно аккредитовывала на все официальные президентские мероприятия любого журналиста по требованию газеты.
* * *
Но вот с закрытыми кремлёвскими переломами, в смысле - брифингами, дело обстояло чуть хуже. Потому что каждый чиновник предпочитал пускать туда только своих, проверенных журналистов.
Через месяц моей работы в "кремлёвском пуле" Алексей Волин решился с глазу на глаз выложить, какое мнение обо мне сложилось в тусовке (как иронично называет само себя околокремлёвское сообщество):
- Ты понимаешь, в Кремле тебя просто боятся! Ты абсолютно неподконтрольна, девушка со снесённой крышей, пишешь, что вздумается, и уж если начинаешь мочить кого-нибудь в статьях, то мочишь так крепко, что потом над ним вся тусовка смеётся...
Именно с неофициальной мотивировкой "он тебя боится" первое время меня отказывались аккредитовать и на закрытые брифинги тогдашнего кремлевского идеологического комиссара с одноименной фамилией: Комиссар. Кстати, на имена и отчества чиновников кремлёвская почва тоже скупилась, предпочитая их клонировать - так, например, человек, профессия которого так удачно совпадала с фамилией, оказался к тому же еще и полным тезкой своего тогдашнего подчиненного, уже знакомого мне господина Маргелова: Михаил Витальевич Комиссар.
Запрет подогревал мой интерес: попасть к Комиссару на брифинг хотелось позарез - хотя бы затем, чтобы понять: а нужен мне вообще-то этот Михаил Витальевич № 2 - или вполне хватит первого?
Я отправилась за советом к Маше Слоним, работавшей тогда на Би-Би-Си, и пересказала ей диагноз Волина:
- Маш, говорят, они меня боятся. Просто не знаю, что делать!
- Я догадываюсь, в чем дело, Ленка: у тебя, знаешь, временами бывает слишком пристальный и тяжёлый взгляд. Ты на них смотришь как следователь на подсудимого. А ты попробуй смягчать взгляд! - наивно советовала подруга.
И я смягчала... Однажды я ворвалась в кабинет к Волину на Старой площади, задыхаясь от хохота:
- Слушай, Лёш, а как ты думаешь, если до сих пор Комиссар не пускал меня на свои брифинги, то, после того как я в лицо обозвала его ПЕРЕДАСТОМ - он меня аккредитует?
- Кем-кем ты его назвала? - не понял он.
- Ну как, ты разве не помнишь знаменитый армянский анекдот: "- Здравствуйте, Левона можно к телефону? - Нет, папы нет дома. Есть только я и дедушка. - Ну тогда позови дедушку - он передаст. - Сам ты передаст! И отец твой передаст! И мать твой передаст!"
* * *
- Ну и причем здесь Комиссар? - опять не понял Волин.
Отдышавшись, я объяснила, в чём дело.
Во время торжественной церемонии в Екатерининском зале Кремля, когда Ельцин спокойненько вручал награды студентам, я увидела в одной из живописных архитектурных ниш Комиссара, который что-то отчаянно диктовал корреспондентам "Интерфакса" и ТАССа. Я заинтересовалась и подошла поближе.
Но Комиссар, завидев меня, испуганно замахал руками и закричал своим доверенным журналистам:
- Только Трегубовой не рассказывайте - она передаст!!!
- Сами вы ПЕРЕДАСТ, Михаил Витальевич, - на автомате парировала я и гордо удалилась прочь.
Волин от души поржал над моей выходкой.
А вывод его изо всей этой истории оказался неожиданно обнадёживающим:
- Ничего, Ленка, они быстро поймут, что если с тобой ругаться, то "мочить" ты их будешь ещё сильнее!
* * *
А очень скоро я убедилась, что в Кремле, точно так же как и в жизни, всё происходит не по правилам, а по чуду. Поехав как-то раз на Кутузовский навещать свою бабушку, я совершенно случайно наткнулась у Триумфальной арки на того самого Комиссара, с которым уже отчаялась когда-нибудь наладить отношения. Он сидел за рулем машины, а на заднем сиденье лежала невероятно трогательная, милая, вся трясущаяся от холода и от старости, крошечная собачка Комиссара. С её хозяином мы просидели и поболтали в машине битый час и, конечно же, помирились. На зависть его доверенным журналистам, которые тут же, перефразировав старый анекдот про "собаку Рейгана", таким образом родили новый анекдот про своего патрона...
- Ну, конечно, тебе везёт... - попрекали они меня. - Мы-то в отличие от тебя собаку Комиссара в глаза не видели...