Оригинал
этого материала
© "Полит.Ру",
27.05.2002, "Импровизация на тему Минобороны"
Экспертиза экспертизы Буданова
Независимые психиатры о нашумевшем заключении судмедэкспертов
В деле Буданова в понедельник снова был объявлен перерыв до 3 июня: новый адвокат семьи Кунгаевых Людмила Тихомирова получила от суда отсрочку для ознакомления с материалами дела. Буданов совершил ответный имиджевый ход - отказался от адвокатов. "Защищаться от собственного народа я не собираюсь, а больше мне защищаться не от кого", - говорит Буданов. Тем временем адвокат Станислав Маркелов, также представляющий интересы потерпевших, ходатайствовал о приобщении к материалам дела нескольких независимых медицинских заключений. Эти документы посвящены последней судебно-медицинской экспертизе Буданова, признавшей его невменяемым. Среди них - заключения двух крупнейших московских психиатров Юрия Савенко и Эммануила Гушанского. И Савенко, и Гушанский в один голос указывают на несообразности и ошибки проведенной экспертизы, считают ее непрофессиональной и тенденциозной и настаивают на необходимости нового обследования Буданова, которое должны провести независимые эксперты. "Полит.Ру" публикует оба захватывающих документа.ЗАКЛЮЧЕНИЕ СПЕЦИАЛИСТА
на акт повторной стационарной судебной комплексной
психолого-психиатрической экспертизы № 1111 от 24 сентября 2001 г.
на полковника войсковой части 13206 БУДАНОВА Юрия Дмитриевича,
1963 г. рожд., обвиняемого по ст. ст 105 ч. 2 п. «в», 126 ч.3, 286 п.п. «а», «в» УК РФ на основании определения Северо-Кавказского окружного военного суда
9 июля 2001 г.
Настоящее заключение дано 24 мая 2002 г. мною,
САВЕНКО Юрием Сергеевичем, психиатром высшей квалификационной категории с 41-летним стажем, ст.н.с., к.м.н., консультантом ГКБ № 50, президентом Независимой психиатрической ассоциации России,
по запросу председателя правозащитной организации «Гражданское содействие» С.А.Ганнушкиной и адвоката потерпевшей С.Ю.Маркелова
на основании представленных ими
- определения судебного заседания Северо-Кавказского окружного военного суда в Ростове-на-Дону от 10 июля 2001 г.,
- акта стационарной комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы № 1111 на испытуемого БУДАНОВА Юрия Дмитриевича, 1963 г. рожд., проведенной 24 сентября 2001 г. специалистами Государственного научного Центра социальной и судебной психиатрии им. В.П.Сербского психиатрами-экспертами Т.П.Печерниковой (предс.), Ф.В.Кондратьевым, психологом Ф.С.Сафуановым и специалистами Отдела судебно-психиатрической экспертизы Центральной судебно-медицинской лаборатории Минобороны РФ А.М.Горбатко, Г.А.Пастовцовым, Г.Н.Бурняшевой (врач-докладчик).
Представленный акт необычен по объему - 5985 печатных знаков, что в 5-8 раз превышает средний объем обычных актов. 70% текста посвящено описанию анамнеза и ситуации инкриминируемых правонарушений, 20% - соматоневрологическому и психическому состоянию, данным лабораторного и экспериментально-психологического исследований и 10% - ответам на 10 заданных вопросов вместе с неким подобием обоснования, которое не выделено, как положено, в самостоятельный раздел.
Но ничего не сделано для облегчения восприятия огромного текста: никаких выделений, курсива и т.п. Громадные размеры акта отражают недостаточную работу экспертов: вместо того чтобы проанализировать различные значимые для суда эпизоды на основе всего материала дела в подаче всех свидетельских показаний, они ограничились нагромождением некоторых из них, никак не обосновывая свой выбор. Основное место занято второстепенными вопросами, например попытками неправомерным образом уже в этой констатирующей части обосновать основательность якобы имевшегося у Буданова убеждения, что убитая была снайпером, словно снайперов или дочерей снайперов можно убивать таким образом и словно это существенно для решения центрального для суда вопроса о наличии измененного (сумеречного) состояния сознания в момент убийства. Но это было бы неправомерной психологизацией.
Более того, как свидетельские показания, так и показания самого Буданова даны в виде обобщенного пересказа, игнорирующего многочисленные противоречия в показаниях Буданова и каждого свидетеля, о чем только упоминается. Между тем в таких случаях совершенно недопустимо без специального обоснования (в каждом отдельном случае) устранять противоречия в показаниях на основании собственных произвольных предпочтений, так как показания, взятые тотчас, значительно информативнее последующих. Обоснование даваемых в заключении ответов и прежде всего ответа на центральный второй вопрос суда подменяется простыми декларациями, совершенно чуждыми самому жанру обсуждения и обоснования, вместо анализа различных альтернатив.
Диагноз, выставленный Буданову, - «органическое поражение головного мозга травматического генеза с психопатизацией личности, сочетающееся с посттравматическим стрессовым расстройством, состояние неустойчивой компенсации» - за исключением отсутствия в нем упоминания алкоголизации, не вызывает сомнения. Однако диагноз, даже самого серьезного психического расстройства, не означает автоматического решения вопроса о способности понимать смысл своих действий и руководить ими. Для ответа на этот центральный вопрос, смыкающийся в данном случае с вопросом о наличии в момент убийства сумеречного состояния сознания, решающим является не самоотчет Буданова о сохранившихся у него воспоминаниях (в силу его пребывания в судебной ситуации), а поведение непосредственно после убийства.
После сумеречного или помраченного изменения сознания наступает мощный аффект растерянности, не бывает переживания принадлежности себе содеянного. Процесс осмысления совершенного убийства долго не встраивается во внутреннюю картину происходящего, отсутствует глубоко личная связь с «Я» на уровне чувства самоочевидности. В противоположность этому аффективные разряды у травматиков с психопатизацией по возбудимому типу, как и любой физиологический аффект, совершившись, тем более реализовавшись в каком-то действии, гаснут, оставляя после себя тут же возникающую реакцию переживания, адекватную содеянному для данной личности: испуг за последствия, стремление быстро скрыть следы, обеспечить алиби, депрессивную подавленность или тревожное беспокойство, самообвинения вплоть до самонаказаний либо дисфорический хвост с агрессивностью, запои и т.д. Все это не альтернативные друг другу варианты - отмечаются всевозможные смешанные случаи.
В случае Буданова мы видим сразу после убийства не растерянность (Быть не может! Это не я сделал!), а принципиально другое – тревожное смятение (Что же мне делать?). Но делает он сразу же четкие, очень практичные вещи: утверждает, что убитая «во всем созналась», «она – снайперша» и принимала участие в недавних боевых действиях (стр. 16), что так ей и надо, и распоряжается под угрозой убийства тайно закопать труп. Только сделав эти распоряжения, он засыпает. Это свидетельствует о принципиально другой структуре как сна, так и всего состояния Буданова, чем описываемые при патологическом аффекте и тем более сумеречном состоянии сознания. Нет характерного для тяжелой органики длительного последействия аффективного состояния. Наконец, у Буданова отсутствуют такие важные клинические признаки тяжелых органических нарушений, как трудное долгое с дисфорией или дистимией просыпание и непереносимость алкоголя.
В акте также описана ситуация, зеркальная убийству Кунгаевой: столкновение с генералом Герасимовым. «Провоцирующие факторы» не только не меньше, а намного травматичнее, хотя бы потому, что за ними - свежий груз происшедшего. Мы видим натурную модель, своего рода следственный эксперимент на гомологическом примере. И он дает наиболее убедительный ответ на главный вопрос суда. Буданов вскипает, аффективное напряжение достигает максимума, он очень возбужден, весь красный, говорит полукрича. Он дает эксплозивную реакцию, но ни понимание ситуации, ни способность руководить своими действиями не утрачиваются. Вектор ярости, агрессии обращается на самого себя, и Буданов простреливает себе ногу (хорошо известная психиатрам и психологам инверсия агрессии).
Описанное правомерно рассматривать как естественный эксперимент, как функциональную нагрузку в процессе исследования, которая с высокой вероятностью позволяет обнаружить, по крайней мере, какие-то характерные признаки либо общие структурные характеристики, релевантные исследовательской задаче. Например, глубокое дыхание в течение одной минуты в процессе электроэнцефалографической записи позволяет обнаружить появление специфического комплекса волн, указывающего на высокий риск эпиприступов. В данном случае интенсивность и значимость ситуации, ее психогенный потенциал значительно выше для Буданова, чем в инкриминируемом ему деянии. Но дело ограничивается тревожно-дисфорической эксплозивной (взрывчатой) реакцией с ярко демонстративным членовредительством, очень характерной для посттравматиков, но без какой-либо потери самоконтроля.
Возникает естественное недоумение: как могли проигнорировать такие важные дифференциальные признаки известные профессора Центра им. Сербского Ф.В.Кондратьев и Т.П.Печерникова? Но на стр. 28 акта мы сталкиваемся с не менее грубой ошибкой. Отвечая на самый важный, центральный второй вопрос (мог ли Буданов в полной мере понимать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими?), эксперты пишут, что Буданова «в отношении инкриминируемого ему деяния следует считать НЕВМЕНЯЕМЫМ». Хорошо известно и не подлежит полемике, что на такую формулировку имеет право только суд. Это грубое смешение медицинского и юридического аспектов критерия невменяемости, их неправомерное отождествление, выход за пределы своей компетенции.
Наконец, в этом же определяющем все заключение абзаце (стр. 28) мы находим полное принятие на веру показаний обвиняемого относительно того, что убийство 17-летней девушки было спровоцировано ею самой: это якобы ее «грубая брань, стремление овладеть пистолетом, угрозы «намотать на автомат кишки дочери». Все эти три основания настолько проективны, характерны для самого Буданова и настолько маловероятны для чеченской девушки, вряд ли умеющей так выражаться по-русски, выглядят настолько искусственно, что являются убедительным свидетельством грубой тенденциозности экспертов.
Тенденциозность экспертов ясно обнаруживается и в их крайне неубедительном, ненатуральном исключении роли алкоголизации, в полном доверии к показаниям Буданова. Эксперты игнорируют, что в эпизоде с Багреевым Буданов находился в состоянии алкогольного опьянения. Так, на стр. 11 акта говорится, согласно показаниям Багреева: «Буданов и его заместители находились в состоянии алкогольного опьянения, однако Буданов вел себя достаточно уверенно, критически оценивал ситуацию и постоянно себя контролировал…». Очень характерными являются показания порученца Буданова сержанта Сайфуллина. В акте они пересказаны следующим образом. «Вечером 26.03.00 года около 23 час. 30 мин. его вызвал Буданов в КУНГ. По мнению Сайфуллина Буданов находился в нетрезвом состоянии. Буданов приказал передать экипажу БМП готовиться к выезду. Подумав, что это распоряжение Буданов сделал в нетрезвом состоянии, он, хотя и передал его экипажу БМП Григорьеву, сам же отправился спать. Однако через полчаса Буданов снова вызвал Сайфуллина и приказал принести ему автомат, перчатки и потребовал вызвать экипаж…» (стр. 14). Наутро после убийства «проснувшись, как отмечал Сайфуллин, Буданов произвел на него впечатление человека после похмелья» (стр. 16).
Обращает на себя внимание дача фундаментальных для выводов акта сведений в кратком пересказе. Тем не менее видно, что порученец, возможно, проговаривается относительно нередкого для Буданова состояния. Из многих эпизодов, отраженных в акте, хорошо видно, что прием алкоголя не усугублял у Буданова характерных для него психических расстройств.
Эпизод с Багреевым, как и в случае Кунгаевой, представлен таким образом, что это «грубое поведение и слова Багреева» (стр. 27-28) спровоцировали у Буданова состояние декомпенсации и «ограничили его способность в период совершения инкриминируемого ему деяния по ст. 286 ч. 3 пп. «а», «в» УК РФ в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими (что соответствует смыслу ст. 22 УК РФ)». Но из приводимых самими экспертами данных следует, что Буданов в этом состоянии (так называемой ограниченной вменяемости) в какой-то мере умерял издевательства и пытки, которым подвергал Багреева Федоров и, главное, что оба были в состоянии алкогольного опьянения.
Между тем эксперты, с одной стороны, отрицают алкогольное опьянение, а с другой - пишут, что употребление алкоголя усугубило психические расстройства Буданова. Это последнее верно в общем виде, но не в отношении обоих моментов инкриминируемых ему деяний. Опьянение снимает аффективную напряженность, поэтому и прибегают к выпивке. Опьянение снимает тормоза, но и выпускает пар, поэтому поступки посттравматиков носят в состоянии опьянения не взрывчатый, безудержный импульсивный, а расторможенный разнузданный циничный характер. В связи с этим алкогольное опьянение традиционно - не смягчающее, а отягчающее вину обстоятельство. К тому же в состояние алкогольного опьянения человек приводит себя сам добровольно. Таким образом, наличие упоминаемого в акте алкогольного опьянения у Буданова в эпизоде с Багреевым не позволяет говорить об ограниченной способности Буданова осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими, а в эпизоде с Кунгаевой заключение экспертов об отсутствии приема Будановым алкоголя выглядит ненатуральным, использующим ненадежные свидетельские показания. Это следует из отмеченной самими экспертами их крайней противоречивости.
Обращает внимание основная общая стилистика акта: это не выявление трудных для решения противоречий и вопросов с всесторонним их обсуждением и четкой дифференцировкой, а, наоборот, смазывание и стесывание всего мешающего выносимому решению. Например, игнорирование и минимизация всего, что связано с употреблением алкоголя, алкогольным опьянением и т.д., с одной стороны, а с другой – явный перебор в отстаиваемую сторону, вплоть до подсказок суду азбучных истин, что «ограниченная способность в полной мере сознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими соответствуют смыслу ст. 22 УК РФ», или даже подмены компетенции суда в утверждении, что Буданова в отношении инкриминируемого ему деяния по ст. 105 ч.2 п. «а» УК РФ «следует считать НЕВМЕНЯЕМЫМ». Такое заключение является прерогативой суда. Эксперты же даже набрали это крупным шрифтом. Эта грубая тенденциозность и указанная стилистика лишают доверия к подбору экспертами самих исходных данных. Можно было бы понять тенденциозность экспертов, если бы Буданову грозила смертная казнь. Но речь идет о совершенно другом – помочь ему вообще избегнуть какого-либо наказания.
Тенденциозность экспертов видна, в частности, в подборе материалов, рисующих Буданова преимущественно с положительной стороны. Это приводит экспертов к грубой профессиональной ошибке. Особенности его личности, вполне адекватно квалифицируемые как истероэпилептоидные, которые черепно-мозговые травмы заострили в том же направлении, описываются столь благостным образом, что делаются неотличимыми от совершенно другого – ананкастного расстройства личности (гиперсоциальный, с повышенной добросовестностью и обязательностью). С этим связана упомянутая грубая ошибка: в качестве основной итоговой особенности огрубления характера называется «готовность к компульсивному реагированию брутальными, эксплозивными вспышками агрессии на угрожающие и косвенные стимулы». Однако компульсии характерны для ананкастов, тогда как истероэпилептоидов отличает импульсивность и эксплозивность. Компульсии – это навязчивые непреодолимые влечения, возникающие вопреки собственной личности как неприемлемые для нее. В отличие от импульсивных влечений, компульсии не реализуются. Мы видим, что эксперты извратили центральное для данного дела понятие.
Однако решающим в оценке представленного акта экспертизы является следующее обстоятельство. В таких делах, как дело Буданова, то есть в делах буквально раскаленных, реально опасных, разделяющих и поляризующих общество, создающих высокую напряженность вплоть до нежелания ввязываться в процесс, фундаментальное значение приобретает подбор экспертов.
Профессионалов отличает, прежде всего, хорошее знание типовых ошибок и типовых фальсификаций, бытующих в их предмете. Это целый арсенал средств с разветвленной типологией.
Суд, реально озабоченный поисками истины, не может обойти необходимости нейтрализовать заранее известные приемы фальсификации, по крайней мере, основную из них – подбор экспертов. Но существо независимой экспертизы состоит не в войне компроматов, а в состязательности экспертов разных сторон на всех этапах работы, вплоть до судебного заседания, с предоставлением им равных прав. К сожалению, в состав экспертной комиссии не вошли специалисты, которых предлагала потерпевшая сторона. Это лишает доверия представленное заключение, тем более что оно содержит, как мы показали, значительное число крупных как формальных, так и содержательных ошибок. Мы не можем также исключить наличие различных фальсификаций.
Таким образом, ответы экспертов по обоим эпизодам (с Кунгаевой и Багреевым), прежде всего ответы на 2-ой и 6-ой вопросы, носят неубедительный характер, так как содержат грубые ошибки и откровенно тенденциозны, что лишает их доказательной силы.
Из приведенных данных и доводов экспертов не следует, что:
1) состояние Буданова в момент убийства Кунгаевой носило характер сумеречного нарушения сознания, что лишало его способности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими;
2) а в эпизоде с Багреевым - ограничивало его способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими.
Совершенно ясно, что для выяснения истины необходима повторная стационарная комплексная психолого-психиатрическая судебная экспертиза с привлечением в качестве экспертов специалистов, рекомендованных всеми заинтересованными сторонами, и представителей негосударственных профессиональных организаций.
Ю.С.Савенко
ЗАКЛЮЧЕНИЕ СПЕЦИАЛИСТА
Кандидат медицинских наук, врач-психиатр высшей аттестационной категории, имеющий стаж работы по психиатрии, судебно-психиатрической ээкспертизе и наркологии 47 лет, Гушанский Эммануил Львович по представлению Правозащитного центра "Мемориал" (программа "Миграция и право") ознакомился с Определением военного Северо-Кавказского окружного военного суда от 9 июля 2001 года о назначении подсудимому Буданову Ю.Д. стационарной судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизы, производство которой было поручено врачам-специалистам отдела судебно-психиатрической экспертизы Центральной судебно-медицинской лаборатории Министерства обороны РФ и Государственному научному Центру социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского и с копией акта N 1111/4 от 24 сентября 2001 г. повторной стационарной судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизы на полковника в/ч 13206 Буданова Юрия Дмитриевича 1963 года рождения, обвиняемого по ст.ст. 105 ч.2 п."в", 126 ч.3, 286 п.п. "а","в" УК РФ.
Мое мнение от 21.04.2001 г. о необоснованности заключения стационарной комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы, проведенной Буданову Ю.Д. в Новочеркасской областной психиатрической больнице, было по просьбе адвоката Хамзаева А. приобщено к уголовному делу в качестве заключения специалиста.
Акт комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы, проведенной Буданову Институтом им. Сербского и отделом судебно-психиатрической экспертизы Центральной судебно-медицинской лаборатории МО РФ, представляет собой импровизацию на заданную Министерством обороны тему о том, что "Буданова жаль, он жертва обстоятельств", не опирающуюся на материалы уголовного дела, медицинские факты и данные психологического анализа поведения Буданова в период правонарушения.Заключение, изложенное в указанном акте, является тенденциозным документом, который не может иметь экспертного значения по следующим причинам:
1. Судебно-психиатрическая и судебно-психологическая экспертизы, касающиеся момента правонарушения и диагностики временного болезненного расстройства психической деятельности, должны опираться прежде всего на материалы уголовного дела, свидетельствующие о наличии у подэкспертного острого психотического состояния и(или) других психотических расстройств. В подробно описанных экспертами данных уголовного дела о поведении Буданова в момент задержания им Э.Кунгаевой и после ее убийства НЕТ НИ ОДНОГО УКАЗАНИЯ НА УТРАТУ ИМ СВЯЗИ С РЕАЛЬНОСТЬЮ, ДЕЗОРИЕНТИРОВКУ, НЕСПОСОБНОСТЬ УЧИТЫВАТЬ СИТУАЦИЮ И РЕАГИРОВАТЬ НА НЕЕ. Будучи взволнованным после убийства, Буданов тем не менее отдал распоряжение о захоронении своей жертвы, предупредил подчиненных о том, чтобы они "не смели делать контрольный выстрел в голову", и пригрозил расправой, если они выдадут тайну о происшедшем.
2. Все данные акта о психическом состоянии Буданова ВО ВРЕМЯ ДОПРОСА И УБИЙСТВА ИМ КУНГАЕВОЙ ВЗЯТЫ ИЗ ПОКАЗАНИЙ ОБВИНЯЕМОГО, КОТОРЫЕ НОСЯТ ЗАЩИТНЫЙ ХАРАКТЕР И НЕ МОГУТ САМИ ПО СЕБЕ БЫТЬ ОСНОВАНИЕМ ДЛЯ ДИАГНОСТИКИ ВРЕМЕННОГО БОЛЕЗНЕННОГО РАССТРОЙСТВА ПСИХИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В ФОРМЕ СУМЕРЕЧНОГО СОСТОЯНИЯ СОЗНАНИЯ. Явно защитный характер носят не свидетельствующие ни о болезненном состоянии психики, ни тем более о сумеречном состоянии сознания (о котором не остается воспоминаний и при котором полностью утрачивается связь с реальной ситуацией) высказывания Буданова о том, что после отказа Эльзы Кунгаевой давать "нужные показания" и "оскорблений" с ее стороны у него "поплыли перед глазами картины убитых и искалеченных солдат", он "ярко представил себе картину гибели своей дочери, своей семьи", "глаза застелила красная пелена", он "сжал зубы, изо рта потекла пена", а затем "потерял связь с внешним миром". Эти высказывания, впервые появившиеся в период экспертного испытания в Институте им. Сербского, явно инспирированы психиатрическим опытом, приобретенным Будановым во время обследования и свойственной ему истерической способностью к визуализации полученных сведений и перенесению на себя знаний о посттравматических стрессовых расстройствах.
3. Психологические особенности Буданова, связанные с истеровозбудимыми чертами характера и усугубленные повторными черепно-мозговыми травмами, по данным психолого-психиатрической экспертизы, "были выражены умеренно, не носили постоянного характера и не лишали его способности осознавать фактический характер своих действий и руководить ими" (акт повторной комплексной СПЭК N 1111/4, лист 27). Описанные действия Буданова при избиении и оскорблении главы администрации нас. пункта Танги, избиении офицера Багреева, незаконном задержании Кунгаевой НЕ СОПРОВОЖДАЛИСЬ КАКИМ-ЛИБО НАРУШЕНИЕМ ПСИХИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИЛИ ОСОБЫМ АФФЕКТИВНЫМ СОСТОЯНИЕМ, ОГРАНИЧИВАЮЩИМ СПОСОБНОСТЬ В ПОЛНОЙ МЕРЕ ОСОЗНАВАТЬ ОБЩЕСТВЕННУЮ ОПАСНОСТЬ СОВЕРШАЕМЫХ ДЕЙСТВИЙ И РУКОВОДИТЬ ИМИ. БУДАНОВ ДЕЙСТВОВАЛ САМОУВЕРЕННО, В ПРИВЫЧНОЙ ЕМУ МАНЕРЕ, В УСЛОВИЯХ ПОЛНОЙ БЕЗНАКАЗАННОСТИ ЗА СВОЮ ГРУБОСТЬ И БЕСЦЕРЕМОННОСТЬ; ПРИ ЭТОМ ОН НЕ ТЕРЯЛ СВЯЗИ С ОКРУЖАЮЩИМ, ДЕЙСТВИЯ ЕГО БЫЛИ ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННЫ И - ПО ОТНОШЕНИЮ К ЗАДЕРЖАНИЮ КУНГАЕВОЙ - ЗАРАНЕЕ ПРОДУМАНЫ И СПЛАНИРОВАНЫ.
В этой связи решение комиссии о том, что индивидуальные психологические особенности Буданова во время избиения и оскорблений Багреева и увоза из дома Э.Кунгаевой "ограничивали способность Буданова в этот период в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий", ПООЩРЯЕТ БЕЗОТВЕТСТВЕННОСТЬ ДОЛЖНОСТНОГО ЛИЦА.
4. Освидетельствование Буданова Ю.Д. в Государственном научном центре социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского подтвердило "клиническую обоснованность и научную аргументированность" предыдущих судебных психолого-психиатрических экспертиз. "Новые методики исследования" (электроэнцефалография, компьютерная графика, реоэнцефалография), использованные при освидетельствовании Буданова в указанном институте, НЕ ИМЕЮТ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ЕГО ПСИХИЧЕСКОГО СОСТОЯНИЯ В МОМЕНТ ИНКРИМИНИРУЕМОГО ЕМУ УБИЙСТВА. Апелляция к этим данным как к доказательству невменяемости Буданова и тяжести имеющихся у него изменений личности НЕКОРРЕКТНА И ЯВНО НАПРАВЛЕНА НА ТО, ЧТОБЫ СКЛОНИТЬ ЧЛЕНОВ СУДА, НЕКОМПЕТЕНТНЫХ В ВОПРОСАХ ПСИХИАТРИИ, К ЖЕЛАТЕЛЬНОМУ ДЛЯ ЭКСПЕРТОВ РЕШЕНИЮ.
Никаких новых КЛИНИЧЕСКИХ данных, которые давали бы экспертам основание судить о том, что Буданов Ю.Д. в момент совершения им убийства находился в остром психотическом состоянии в форме сумеречного состояния сознания, эксперты Института им. Сербского и отдела судебно-психиатрической экспертизы Центральной судебно-медицинской лаборатории МО РФ НЕ ПРЕДСТАВИЛИ.
На основании вышесказанного считаю заключение, изложенное в акте N 1111/4 от 24 сентября 2001 года, ТЕНДЕНЦИОЗНЫМ, НЕОБОСНОВАННЫМ И ПРОФЕССИОНАЛЬНО НЕСОСТОЯТЕЛЬНЫМ. Такое ПОЛИТИЧЕСКИ АНГАЖИРОВАННОЕ медицинское заключение является примером злоупотребления психиатрией в немедицинских целях. Мне стыдно за своих коллег, мне жаль, что психиатрия вновь оказалась публичной девкой, которую используют по своему усмотрению.
Считаю необходимым проведение Буданову Ю.Д.
ПОВТОРНОЙ КОМПЛЕКСНОЙ ПСИХОЛОГО-ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ
ЭКСПЕРТИЗЫ С ПРИВЛЕЧЕНИЕМ К ЕЕ
ПРОИЗВОДСТВУ НЕЗАВИСИМЫХ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ И
ЗАРУБЕЖНЫХ ПСИХИАТРОВ И ПСИХОЛОГОВ.
Э. Л. Гушанский