Компромат.Ru ^®

"Я не первый и не последний"

Следователь Николай Волков рассказывает историю своего увольнения

Андрей Камакин

Следователь Николай Волков. Временно неработающий...

- Николай Васильевич, если откровенно, когда почувствовали, что вас уберут?

- После возвращения из Швейцарии. Я доложил о результатах поездки, объяснил свое видение дальнейшего расследования, сказал, что в деле появились новые направления, новые лица. Попросил помочь людьми (у меня в группе было три человека): будем активизировать расследование, допрашивать, проводить очные ставки и так далее. Тот первоначальный этап, когда шли, как я говорю, "местные войны", закончился. Уже никто блефовать не будет: есть конкретные материалы. Инициатива перешла к нам. Это я понял, будучи в Швейцарии, по нервным телодвижениям представителей вот этих швейцарских фирм (речь идет об "Андаве" и "Форюсе". - Прим. ред.), которые всячески препятствовали получению нами документов.

Однако руководство считало иначе: вот надо сначала ревизию (контрольно-ревизионным управлением Минфина. - Прим. ред.) провести, перевести все материалы... Но мы только за один раз привезли 500 килограммов документов (и это только треть)! В принципе, уже сейчас ясно, о каких финансовых операциях идет речь. "Вечно у тебя заоблачные планы, - сказали мне. - Не спеши".

Человека в помощь все же дали... Но кого? Старшего следователя по особо важным делам, генерала. Казалось бы, спасибо, действительно опытный человек. Но получилось, что посадили двух медведей в одну берлогу: у меня свое видение следствия, у него - свое. Он так и заявил: "Что я буду у вас на побегушках, я должен всю проблему знать в целом". Это не только не ускорило бы расследование, а наоборот. Какой генерал будет в подчинении у простого следователя? Практически никакой работы здесь не будет.

- Помнится, вам постоянно пеняли за то, что вы не чурались общения с прессой.

У Николая Волкова были прекрасные отношения со швейцарской прокуратурой и возглавлявшей ее Карлой дель Понте

- Я выступал в СМИ совсем не потому, что мне хотелось "высветиться". Нам нужно было удержать это дело "на плаву", пока мы не получили документы из Швейцарии. Больше года мы добивались этих материалов. Поскольку в прошлом году их так и не дождались, то были вынуждены снять обвинение с Березовского. Но могли бы прекратить и все дело: руководство могло не продлить срок следствия. Однако информация, появляющаяся в СМИ, не позволяла так просто это сделать. Мое руководство действительно дает другую оценку: "Тебе лишь бы вылезти на экран". Но я убежден, что в моем общении с прессой не было ничего предосудительного. В конце концов, налогоплательщики должны знать, чем занимается следователь. Хватит нам этих секретов, сыты по горло. Наглядный пример - трагедия с подводной лодкой. Под предлогом секретности можно сделать все, что угодно. Меня учили тому, что следователь - самостоятельное лицо и сам решает, как ему лучше расследовать дело. Но у нас теперь не любят "неуправляемых" следователей... За большой пенсией, как это писали, не гонюсь. Квартиру, которую я недавно получил (прожив семь лет в кабинете), сюда тоже приплели. Да дали бы мне расследовать, я бы довел дело до конца, не получая зарплаты.

- Как близко вы были к финалу расследования?

- Если говорить о деле в целом, до конца было далеко. Понадобилось бы больше года. Вот почему я и решил: отработали один эпизод, выявили виновных - закончили. Параллельно шло бы следствие по другим эпизодам. Были материалы, которые требовали налоговой проверки. Появились в деле и другие фирмы. "Андава" и "Форюс" - это лишь первые звенья в движении денег. Потом были обнаружены десятки таких структур.

- Как я понимаю, по одному из эпизодов вы уже вышли на финишную прямую?

- Да, такой эпизод был нами отработан. Суть его, если в двух словах, в том, что "Аэрофлот" кредитовался его же деньгами. При этом с него драли три шкуры в виде процентов и так называемых комиссионных за обслуживание его счета в "Андаве". На одной этой операции "Аэрофлот" потерял 30 млн долларов. Полностью закончить расследование этого эпизода мы могли бы в октябре-ноябре. Тогда бы мы уже могли назвать конкретных виновных.

- Как прошла ваша последняя встреча с Борисом Березовским?

- Скажу так: то, что инициатива переходит к нам, я почувствовал в том числе и пообщавшись с этим уважаемым господином. Дай бог, чтобы другому следователю повезло больше, чем мне, и он довел это дело до конца. Что касается "дела статистиков", то оно практически закончено. Оставалось только поставить жирную точку. Но теперь и оно затянется непонятно на какой срок. Новому следователю предстоит изучить 60 томов, "притереться" к группе.

- А как вы оцениваете перспективы дела "Аэрофлота"?

- Будем надеяться, что новый следователь найдет такой путь, который быстрее и эффектнее приведет к окончанию дела.

- Но ведь общеизвестно, что даже в случаях с не слишком замысловатым делом "адаптация" к нему нового следователя требует определенного времени.

- Да, ему потребуется очень много времени. И другой вопрос: какими глазами он будет смотреть на дело? Со своей стороны, пусть я и за стенами прокуратуры, если потребуется моя помощь, всегда буду готов оказать ее.

- Жалко расставаться с делом?

- Конечно, жалко. Но я люблю самостоятельность. Виноват в чем-то - наказывайте. Однако когда мне говорят: "делай так-то и так"... Не могу работать с начальником, который мне не доверяет. Впрочем, остался бы я или не остался - это ничего не решало. Он мог бы просто забрать у меня это дело: ничего не объясняя, издать приказ. Я не первый и не последний, кто уходит. Наверное, нужны более управляемые следователи, спокойные... Хотя история с Гусинским говорит о том, что, оказывается, могут все-таки делать резкие движения: сажать, потом отпускать...

- Предпринимались ли попытки давления на вас до вашей последней поездки в Швейцарию?

- Нет, до этого проблем не было. Были какие-то моменты, связанные с перебранкой на страницах газет, но это не касалось хода следствия. Видимо, они почувствовали, что мы увидели конец веревочки, за который можно потянуть. И ждали, куда же эта ниточка приведет... Но дело уже достаточно "засвечено". Все равно прокуратура должна будет рано или поздно доложить о результатах общественности.

- Я слышал, что последние документы по делу "Аэрофлота" называют "убийственными". Вы бы согласились с такой характеристикой?

- Они имеют важное доказательственное значение. Если я вижу, что "Аэрофлот" берет под огромные проценты деньги, чтобы взять в лизинг "Боинг", при том что на его счете в "Андаве" лежат деньги, которых хватит на несколько таких операций, а руководитель государственной компании одновременно является хозяином той фирмы, у которой берется кредит, то появляются вопросы. И если таких эпизодов набирается не один, не два, а множество - это уже наводит на определенные мысли. За границей бы за такие делишки давно привлекли к ответственности. Если новый следователь посчитает иначе, то пусть обоснует, почему это следует считать нормальными хозяйственными отношениями.

- И вы поверите в это объяснение?

- Нет. В случайности я не верю. То, что "Аэрофлот" за один сезон потерял с "помощью" одних и тех же лиц огромную сумму, не случайность.

- Все-таки странно, что вас так долго не трогали...

- А никто просто не верил в то, что нам удастся получить материалы. Поэтому и пустили на самотек: пусть, мол, барахтаются. И тут вдруг документы оказываются у нас...

- Вам ставили в вину ваши заявления по поводу дела о хищении транша МВФ?

- Конечно, ставили. Но они не понимают, что за границей, как вот сейчас с подлодкой, не отмолчишься. Швейцарские коллеги дали мне огромную подшивку публикаций о движении этого транша: со схемами, счетами, банками. И когда на пресс-конференции мне задали вопрос, как Россия намерена на все это реагировать, я сказал, что обо всем доложу руководству. И пусть оно решает, возбуждать ли дело. Ну а руководству сообщили, что я слишком много на себя взял.

- Что стало поводом для вашего увольнения?

- 14 августа мне позвонил адъюнкт федеральной прокуратуры Швейцарии господин Флориан. Сказал: "Как вы смотрите на то, чтобы я сам привез очередную партию документов?". Мы согласовали день его приезда. Я взял на себя технические вопросы, договорился с "Аэрофлотом", с ФСБ, чтобы помогли встретить. Единственное, что требовалось, - прислать официальный вызов для оформления визы. Я сразу же руководству написал рапорт. Параллельно написал проект вызова (в том числе на немецком языке: мне переводчики перевели). Колмогоров (замгенпрокурора, курирующий следствие. - Прим. ред.) был в отпуске, Устинова тоже не было. На месте был только и.о. генпрокурора Бирюков. Я от его имени заготовил эти две бумаги (начальник моего отдела их завизировал) и приложил к своему рапорту. Проходит дня четыре. Швейцарец опять звонит: "Что там у вас с вызовом?". Я сказал, что оригинал пока не подписан, но у меня есть перевод, без подписи. И что я мог бы, если нужно, прислать его по факсу, чтобы ускорить оформление документов. Вскоре, как я надеялся, они получили бы и оригинал. И отправил. Но поскольку оригинал так и не поступил, вопрос скинули сюда, в прокуратуру.

- Кто скинул?

- Видимо, наше посольство в Швейцарии. В пятницу меня вызывает Бирюков: что, мол, ты отправил? "Да, - говорю, - отправил, но я-то считал, что оригинал вы уже подписали. И потом не для себя же старался, для дела". "Но вы превысили полномочия. Почему вы за нас решаете? Может быть, у меня другое на этот счет мнение". Формально он был прав. Я сказал, что приму как должное любое наказание. Но этого мало... "Я вообще вам не доверяю, - говорит Бирюков. - Вечно вы нос суете не в свои дела, выступаете везде. Предлагаю вам уйти по собственному желанию".

- И вы согласились?

- Поймите: раз начальник говорит мне, что не может со мной работать, как я могу оставаться в этой системе?

- А какова судьба оригинала?

- Я так и не знаю, отправили его или нет.

- Требовался всего лишь росчерк пера...

- Ну, видимо, не хотят, чтобы нам из Швейцарии вообще что-то привозили. Или считают, что сейчас не время. Мне ничего не объясняли.