Кремлёвский полтергейст
Моя "дружба" с Юмашевым сильно подпортила мне отношения со всем "кремлёвским пулом". О том, что мы с ним встречались, на следующий же день загадочным образом проведали многие мои коллеги-журналисты. Это вызвало у них приступ нездоровой ревности.
Через два дня, когда я сидела на Тверской в гостях у Слоним, зашла Танька Малкина из "Времени Новостей" и в сердцах выпалила:
- Трегубова, ну ведь это уже просто несправедливо! Знаешь, например, как Тимакова переживает! (Наталья Тимакова в тот момент являлась кремлёвским корреспондентом газеты "Коммерсантъ", а теперь руководит пресс-службой Путина. - Е. Т.) Наташка ведь уже много месяцев и так, и эдак пыталась привлечь внимание Юмашева, а ты просто какую-то заметку написала - и он уже тебя в гости зовет! Она же теперь вообще с горя хоть отдаться ему готова - лишь бы он с ней тоже встретился!
Все посмеялись шутке. Но я почувствовала, что в ней есть и доля правды. Моё неожиданное "сближение" с властью стало в тот момент слишком сильным искушением для многих кремлёвских журналистов. Им было бесполезно объяснять, что моя встреча с Валей произошла именно благодаря моей жёсткой статье о нем, что я оказалась интересна ему именно как независимый журналист. С этого момента сверхзадачей многих моих коллег стало получение такого же прямого доступа к руководству кремлёвской администрации - пусть даже ценой потери собственной автономности.
* * *
Меня саму Валя тоже чуть было не повязал по рукам и ногам своей "дружбой". Начать с того, что статью об истинных причинах увольнения из Кремля Ястржембского и Кокошина (где Юмашев, разумеется, тоже представал не в самом лучшем виде) начальник отдела политики попросил меня подписать не своей фамилией, а псевдонимом.
- С какой это стати?! - возмутилась было я. - Получается, что Валя добился своего? Что теперь, наслушавшись его доверительных речей, я постесняюсь публиковать какую-либо информацию, которая ему не нравится?
Но коллеги бросились меня уговаривать:
- Пойми, ты сейчас - единственный человек из "нормальных", а не из его ближайшего окружения, кто имеет к нему доступ, и кого Валя готов слушать. Может быть, это -последний шанс повлиять на него. Ты же видишь, что там у них происходит, - они и сами растеряны, и не знают, что делать. В такой ситуации позиция вменяемого человека, которую он способен будет услышать, вполне может стать решающей каплей... Не спугни его - просто потерпи немного...
Словом, мне предлагалась миссия посредника между внешним миром и рехнувшейся кремлёвской администрацией. И после долгих уговоров я согласилась какое-то время подписывать статьи о Вале псевдонимом.
Изобретение нового имени для "плохого журналиста" стало развлечением для всей редакции.
Сначала я хотела подписаться именем своей восьмидесятилетней бабушки: Антонина Лебедева - пусть, думаю, старушка порадуется...
- Нет... Нужен какой-нибудь мужской... Тогда они там в Кремле точно не догадаются безапелляционно заявила моя коллега и подруга Юля Березовская.
По части конспирации Березовская была настоящим профи: особо едкие статьи, грозившие навсегда перекрыть её доступ в сверхконсервативный российский МИД (где ей в то время приходилось добывать информацию как международному обозревателю "Русского Телеграфа"), она подписывала таинственным псевдонимом Эльза Добер. Это была гремучая смесь из породы и клички её собаки: добермана Эльзы.
Но бабушку мою порадовать все же хотелось. Поэтому мы придумали компромиссный вариант: я подписалась не Антониной Лебедевой, а Антоном Лебедевым, и за последующие годы этот наш с Березовской "крестник" написал ещё немало скандальных политических статей. Чуть позже я даже взяла Антошу с собой вместе на работу в газету "Коммерсантъ".
* * *
Не знаю уж, насколько помогла вся эта конспирация, но факт оставался фактом: Валя продолжал мне звонить очень часто. Иногда - по несколько раз в день. Вернее, по его просьбе меня разыскивали его секретарши - либо по редакционным телефонам, либо опять же сбрасывали мне на пейджер просьбу перезвонить. Порой я даже подолгу не могла понять цель его звонка.
- Лен, привет, как дела? - спрашивал Валя, и дальше ему спросить было уже явно нечего. Самое ужасное, - что и мне у него тоже. Потому что власть все больше и больше ускользала из рук Кремля, перетекая в карман к Примакову. И в тот момент прежде всемогущий кремлёвский разводящий уже всё меньше и меньше влиял на реальную политику.
Иногда Валя впрямую спрашивал:
- Ну что там у вас о нас говорят? Ругают нас?
Я точно так же прямо, не стесняясь, рассказывала ему все самые критические оценки действий Кремля. Разумеется, без ссылок на конкретных лиц, а с фольклорной формулировкой: "А ещё, Валентин Борисович, говорят про вас, что..."
Похоже, жизнь в тот момент сыграла с Юмашевым ту же злую шутку, что и он - с Борисом Ельциным. Тщательно изолировав больного президента от альтернативных каналов информации, Валя ненароком замуровал в этот удушливый саркофаг и себя самого. Я добросовестно старалась этот саркофаг проломить, действуя по библейскому принципу: если хочешь помочь человеку, скажи ему о его недостатках. Так я и делала: говорила Вале гадости.
А когда вдруг на Валину просьбу сказать, что я думаю о том или ином его последнем решении, я признавала, что это, как ни странно, сделано "вполне нормально", Юмашев радовался как ребёнок: "Ну вот видите!!! А вы нас все время поливаете!"
Однако никакие отдельные "нормальные" решения уже не могли изменить общего вектора, в котором двигалась страна.
Вместе со страной в пропасть катился и сам Валя. В декабре 1998-го ему пришлось уйти в отставку. Вся его кремлёвская челядь активно пиарила, что "хитрый Валя просто решил уйти в тень" и что на самом деле "он по-прежнему продолжает рулить всем в Кремле". Однако уже через пару месяцев, когда новый глава администрации, генерал Николай Бордюжа, начал проводить, по сути, примаковскую линию, стало ясно, что объект, которым "по-прежнему рулит" Юмашев, в реальности сузился до размеров физического тела Бориса Николаевича Ельцина. А с учетом слабой дееспособности этого подшефного объекта в тот период на валиной политической карьере можно было спокойно ставить крест.
Политическая тусовка чутко уловила этот момент и как стая койотов прискакала поживиться валиным политическим трупом ещё до его официальной отставки. Те, кто до этого трепетал перед одним Валиным именем, теперь спешили если не растерзать его, то уж оттоптаться на нём как следует.
Мне пришлось стать свидетелем одного из таких налётов. После того как в сентябре 1998 года "Русский Телеграф" закрылся (в момент финансового кризиса Владимир Потанин решил, что безвозмездно финансировать интеллектуальную и рафинированную "газету влияния", не успевшую начать приносить прибыль, для него теперь - непозволительная роскошь), я получила приглашение перейти в газету "Известия". Сначала новый главный редактор "Известий" Михаил Кожокин, назначенный туда Потаниным, проведав про мои близкие отношения с Юмашевым, долго упрашивал меня позвать его в гости. Я прекрасно понимала, что таким образом Кожокин хочет поднять собственный престиж в глазах своего руководства: только что пришел в газету, а к нему в гости уже Юмашев захаживает...
Но главный редактор, разумеется, объяснял свою тягу к "прекрасному" корпоративными интересами:
- Представляете, как это будет престижно для редакции - глава кремлёвской администрации пришел побеседовать с коллективом "Известий"...
Я довольно легко уговорила Валю на визит. Но он несколько недель подряд все откладывал и откладывал свой приход, ссылаясь на крайнюю занятость. Может, - и правда был занят, а может, - опять поддался своему патологическому страху перед внешним миром.
Однако потом, когда Валя, наконец, решился приехать в редакцию, всем уже было ясно, что дни его во главе администрации сочтены. Поэтому Кожокин, моментально позабыв свою прежнюю настойчивость, решил выказать Юмашеву крайнее пренебрежение: он заявил, что предложенное Валей время для встречи ему не подходит, и вообще технологический процесс в газете такой напряженный, что он вряд ли сможет в ближайшее время устроить ему встречу с журналистским коллективом.
Валя перезвонил мне в истерике и завизжал в трубку:
- Он что - совсем мудак, этот ваш главный редактор?!? Глава администрации президента согласился к нему прийти в гости, а он - занят?!!
Это был, пожалуй, единственный момент в жизни, когда мне стало на секундочку жалко Валю.
Впрочем, Юмашев тут же умудрился развеять мою жалость как дым, начав заочно грозить Кожокину страшной местью:
- Да он что, не понимает, что с ним теперь будет?! Ну я ему покажу!..
* * *
Через несколько дней Юмашев показал журналистам президентский указ о своей отставке.
Единственный полезный урок, который Юмашев, похоже, вынес из своей неудачной политической карьеры, - это гибельность информационной изоляции. Опробовав на мне, каково это - общаться с журналистами, он понял, что это - не смертельно, и отважился "выйти в люди".
Дважды - сначала накануне своей отставки, а потом сразу после неё, - он собирал у себя в зале для совещаний весь "кремлёвский пул".
То ли из страха перед таким количеством незнакомых людей, то ли из желания соблазнить меня статусом своей доверенной журналистки, Валя сразу заявил:
- Ну, с некоторыми из вас мы уже встречались и беседовали...
И выразительно подмигнул в мою сторону, заставив меня просто съёжиться под ревнивыми взглядами коллег.
Дальше глава администрации начал соблазнять уже всех гуртом: он с весьма правдоподобными плачущими интонациями покаялся в том, что раньше был закрыт для прессы, и объявил, что теперь, во искупление этой ошибки, он хотел бы создать при администрации "клуб или консультативный совет" из ведущих журналистов страны.
Спустя несколько дней, через Валину заместительницу Джахан Поллыеву, я получила приглашение войти в этот клуб:
- Мы пригласили еще Диму Пинскера из "Итогов", Наташу Тимакову из "Коммерсанта", Лену Дикун из "Общей газеты" - ты не против, чтобы они тоже были? Предлагаем встречаться раз в неделю, мы будем рассказывать вам обо всех наших планах, а вы будете нам давать советы, как все эти мероприятия лучше подавать общественности. Разумеется, мы очень надеемся в этом и на вашу непосредственную помощь. Ну и конечно же, всё это должно остаться строго между нами...
- Подожди-ка, Джахан! - изумилась я. - Это вы что, решили нанять нас на работу в качестве пиарщиков?!
- Нет-нет, ты неправильно поняла, не обижайся, я просто имела в виду, что мы ждём от вас советов... - начала оправдываться Джахан.
Но я уже успела прекрасно понять, что Джахан, сама того не желая, выболтала истинный смысл лукавой валиной идеи: не администрацию сделать более открытой, а, наоборот, наиболее строптивых журналистов инкорпорировать в администрацию. Журналистам, по сути, предлагалось создать отряд добровольных помощников Кремля.
Я уже прекрасно знала, в какие кабальные условия ставят журналиста доверительные отношения с чиновниками: сначала тебе "по дружбе" рассказывают о каком-то предстоящем событии, а потом, именно из-за этого ты "по дружбе" немедленно лишаешься морального права об этом писать -даже если информацию о событии ты параллельно получишь из другого источника. Согласиться на членство в такой кремлёвской "пионерской звёздочке" - значит поставить крест на профессии журналиста.
Соблазн давать советы власти был, конечно, очень велик. Но по своему прежнему опыту я уже четко знала: если советы им действительно понадобятся - сами прибегут и сами попросят.
Я не стала спрашивать других приглашённых ребят, согласились ли они. Когда мы несколько лет спустя вспоминали эту историю с Леной Дикун, она сказала, что, по её ощущениям, вся эта затея как-то тихо рассосалась в воздухе. "По крайней мере, мне так больше никто и не позвонил", - призналась она. Дима Пинскер вообще вскоре перешел для Кремля в разряд классовых врагов - потому что работал в издании Гусинского. В результате, в сети, широко закинутые Юмашевым, попалась Наташка Тимакова: подружившись с Джахан Поллыевой, она стремительно перешла на работу сначала в официозное агентство "Интерфакс", затем - в пиар-службу Белого дома, а после этого - в пресс-службу Путина в Кремль. В результате всех этих передвижений по чиновничьей служебной лестнице одной хорошей журналисткой в стране стало меньше.
Работа с массами явно была не самым сильным валиным местом. Чего не скажешь о его таланте локальных интриг. В результате, после того как идея журналистского клуба провалилась, он начал "соблазнять" журналистов поодиночке. После 5 декабря 1998 года у него уже не было в Кремле ни поста, ни прежнего начальственного кабинета, но зато дух его веял повсюду. Юмашев превратился просто-таки в какой-то кремлёвский полтергейст. То и дело с разных сторон было слышно об очередных проделках этого блуждающего духа: то пару журналисток вывозили на дачу к президентскому референту Андрею Вавре, то Валя устраивал так, что страждущую близости с властью журналистку допускали в приемную кабинета Татьяны Дьяченко как раз в тот момент, когда президентская дочь оттуда выходила и милостиво общалась с поклонницей минут пять. То с кем-то обедали, то ужинали, а то - после этого - и завтракали.
* * *
Вскоре моя подруга Таня Малкина уже прилюдно поучала Наталью Тимакову:
- Запомни, в следующий раз, если министры пригласят тебя с собой за стол, нельзя им говорить неприятные вещи .
"Не может быть! Неужели это та самая Танюша Малкина, которая в августе девяносто первого задала гэкачепистам на пресс-конференции вопрос про государственный переворот?!" - не верили мне мои мама с папой (заочно обожавшие героиню Таньку как родную), когда я, сидя у них на кухне и поедая мамино вишнёвое варенье, рассказывала кремлёвские новости.
"Слушай, получается, что и Язову с Янаевым она теперь "неприятных вещей" говорить бы не стала, если б они до этого её чаем напоили? Интересная логика..." - дико расстраивался мой папа, который в августе 91-го со всей искренностью 50-летнего человека, впервые в жизни внезапно хлебнувшего свободы, собрал с собой в пакет бутерброды, бинты, медикаменты и на полном серьёзе пошел "умирать за демократию" на баррикады к Белому дому.
* * *
Вся эта история с Юмашевым стала для меня отличной прививкой на всю жизнь: я четко поняла, что властных чиновников надо держать от себя на дистанции. Это такой же непреложный закон журналистской гигиены, как для всех остальных людей - пользоваться презервативом, если не хочешь непредсказуемых последствий.