Компромат.Ru ^®

Белов-Поткин: "Честно говоря, мне ближе методы Гитлера, то есть демократический путь"

"Думал Кремль обломать: они пытались националистическое движение подмять, а я — показать, что этого не получится. В Кремле началась истерика: они никак не ожидали, что какие-то люди, им неподконтрольные, смогут собрать в центре Москвы 5 тысяч человек"

Оригинал этого материала
© "Русский репортер", 27.03.2008

Происхождение националиста

Дмитрий Виноградов

Непростое лицо российского национализма

Его противники считают, что основатель Движения против нелегальной миграции и устроитель «Русских маршей» — всего лишь марионетка в руках власти, любят пенять ему на гламурный образ жизни, сомневаются в чистоте его собственного происхождения. Но «Русскому репортеру» он честно рассказал, почему гордится своим сыном Иваном-Коловратом, когда ДПНИ возьмется за топоры и как строить новую жизнь без приезжей рабочей силы

Серые многоэтажки на Варшавском шоссе. Пустыри, лесополоса вдоль дороги, гаражи, хмурые славянские лица. Здесь прошло детство Александра Поткина и его брата Владимира, тоже активиста ДПНИ.

Вообще-то мы собирались попасть к Александру домой, но его супруга — а она у Белова, судя по всему, женщина строгая — не захотела тратить день на малознакомых гос­тей. И Александр в качестве компромисса пригласил нас к своим родителям.

Типовой подъезд. Лифт с накарябанной на стене свастикой.

— А мы не с пустыми руками! — показываю я Белову куп­ленную по дороге коробку конфет.

— Это замечательно! — искренне радуется он. — Я очень сладкое люблю!

На кухне скучает четырехлетний светловолосый мальчик — сын Белова.

— Иван-Коловрат Александрович Поткин, — представляется он.

Ваня, как оказалось, занимается айкидо и каллиграфией. Сам Белов в детстве ходил в секцию карате.

Тут в разговор вступает мама лидера ДПНИ Светлана Ивановна:

— Да ты расскажи, как тебе попало! Он такой пай-мальчик был, а тут ему попало, и он сразу пошел заниматься.

— Да какой я паинька был! Если посмотреть дневники, там много всего интересного… Я зверски избил одноклассника, — неожиданно признался Белов. — Мама, ты идеализируешь мой образ!

— Ты ж отличником был, как не идеализировать! Читал очень много книг.

— Я дрался все время. У меня было повышенное чувство справедливости.

— А с кем дрались? С одноклассниками? — уточняю я.

— Да. И со старшеклассниками тоже.

— По национальному признаку?

— Да нет, в основном русские были. Например, такой случай: после тренировки переодеваемся в раздевалке, заходит старшеклассник: «Давайте, щенки, выламывайтесь отсюда!» Бросил мои вещи на пол. Ну, я взял и насадил его затылком на крючок. И все, спекся товарищ.

— Умер?

— Да нет, откачали. По-моему, я правильно тогда сделал.

У меня всегда в детстве задача была победить любой ценой. Человек мог кони двинуть — я бил, пока он стоял.

— А неприятности потом бывали?

— Да, меня исключали из пионеров, писали отцу на работу. Учительница подговаривала старшеклассников расправиться со мной. Я сменил несколько школ. Или вот такой еще случай. Завуч обидел мою одноклассницу. Ну, я ему и ответил. После этого завуч поставил директору ультиматум: или я, или он.

Правда, у мамы другая версия:

— Там школа была слабее. Мне директор сама говорила: чего вы его тут держите, посмотрите, с кем он тут учится! Он перешел в математическую, потом в бизнес-класс на метро «Коломенское», закончил экстерном, потому что уже неинтересно было учиться.

Мама Александра разливает по чашкам чай. И тут выясняется, что у Ивана-Коловрата диатез.

— Папа, я очень хочу конфету, — признается он.

— Ты можешь ее съесть, но тогда у тебя будут руки чесаться и болеть, — предупреждает Белов-Поткин.

Мальчик задумывается.

— Что ты выберешь? Вкусную конфету, а потом боль? Даже ночью будешь чесаться, просыпаться, — медленно, как гипнотизер, говорит Белов-Поткин. — Сначала тебе будет очень вкусно. Но недолго… Конфета правда очень вкусная, — замечает он и медленно съедает ее на глазах у Коловрата.

Мальчик молчит. Видно, что ему действительно очень хочется сладкого, но он уже достаточно большой, чтобы помнить, что бывает после. И от этого конфетка становится еще желаннее.

— Папа, — робко предлагает он наконец, — а давай посмот­рим, что у конфетки внутри.

Видимо, мальчик решил узнать, стоит ли конфетка будущих мучений. А мне стало очень неудобно — возникло ощущение, что именно мы в них виноваты.

— Давай, — соглашается отец. — Вот я откусываю половинку, — Белов начинает неторопливо жевать. — Очень вкусно!

— Там орех! — замечает мальчик. — Я очень люблю орехи! Можно, я съем только орех?

На орехи у Ивана-Коловрата аллергии нет. Отец счастлив:

— Молодец! Он учится думать! Учится выбирать не из предложенных вариантов, а придумывать, как их обойти!

Поткин вообще очень гордится сыном.

— Он уже талибов узнает! — так Белов называет приезжих из Азии.

С национальным самосознанием у Ивана-Коловрата вообще все в порядке. В детском саду он, рассказывает Белов, подошел как-то к воспитательнице и сообщил ей, что Жора — еврей. Потому что он всегда плачет.

Вырастет ли мальчик убежденным националистом или нет, говорить, конечно, еще рано. У самого Саши Поткина семья была самая обыкновенная, интеллигентная, разве что жили чуть лучше, чем в среднем по стране. Отец окончил Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы и в 80−е годы помогал братскому народу Ливии развивать сельское хозяйство. А мать сидела с двумя сыновьями в Москве.

Сейчас Светлана Ивановна своим сыном явно гордится и в политической деятельности его поддерживает: считает, что он работает на благо людей.

— Кто-то должен думать о внуках. А если в нашей стране их будет много, — вы знаете, кого я имею в виду, — внук не сможет погулять выйти. Сейчас же страшно по улицам ходить! И нельзя просто так такси брать — надо посмотреть, кто за рулем.

— Как получилось, что оба ваших сына — ярые националисты, да еще лидеры крупной организации? — спрашиваю я.

Светлана Ивановна не может ответить. Оба они, по ее воспоминаниям, в детстве много читали, интересовались историей и в конце 80−х уже были активистами общества «Память».

— Его деятельность так рано началась — с 13 лет, — что сначала мы были в шоке. А потом привыкли.

— Вы беспокоитесь о нем?

— Конечно. Я перенесла уже три обыска, это ужасно страшно. И неприятно.

Сам Поткин свои первые шаги на стезе национализма помнит лучше:

— Любой человек, который будет изучать русскую историю, однозначно станет русским националистом. Мы с братом увлекались историей, потом мне попались самиздатовские «Протоколы сионских мудрецов». Я почитал и подумал: вот это да! Вот, оказывается, в чем смысл! Но засомневался: а вдруг это шутка? У нас в классе училась еврейка, и я решил дать ей почитать. Она спросила меня: «Где ты это взял? Так правильно написано!» После этого дорога в «Память» была для меня предопределена.

Мама слушает своего сына не менее внимательно, чем я. Когда Саша говорит какие-то радикальные вещи, она делает большие глаза, как бы восхищаясь и одновременно пугаясь: как бы чего не вышло! Когда слышит что-то менее радикальное, согласно кивает головой.

— Я спросил в «Памяти», что бы такое полезное сделать? Я тогда в 7−м классе учился. Мне ответили: договорись со школой, чтобы мы провели лекцию о русском изобразительном искусстве. Я подумал: ерунда какая, а не задание! Вот если бы сказали какого-нибудь райкомовского деятеля хлопнуть!..

Мама делает большие глаза.

— Может быть, на ваши взгляды повлиял отец — он ведь учился в университете имени Патриса Лумумбы? Может, он не любил черных? — подливаю я масла в огонь.

— Он никогда никаких националистических взглядов не выказывал. И только потом, когда я уже был в «Памяти», он мне рассказывал некоторые вещи, из которых можно было сделать определенные выводы.

— Например?

— Например, о том, как вели себя негры-студенты. Кое-что отца шокировало: они могли изнасиловать кого-нибудь или устроить погром. Тогда русских студентов выстраивали в живые цепи, чтобы удержать негров. Но нашим запрещалось применять силу против студентов из «братских» стран, а те в них плевали, били.

Золото партийца

Белов-Поткин ездит на подержанном «лексусе», модно одет и вообще похож на преуспевающего офисного работника. На вопрос, на что он живет и содержит семью, националист отвечает уклончиво. Говорит, что зарабатывает на жизнь, участвуя в разных проектах в качестве консультанта.

— Учу людей, что надо делать, потом приезжаю и забираю свою долю. Это может быть и избирательная кампания — я помогаю набрать штат, рекомендую специалистов, — рассказывает он. — Или консалтинг в сфере безопасности — у меня большой опыт общения с правоохранительными органами. А сейчас главная угроза для любого бизнесмена, да и вообще любого человека, — не бандитский криминальный наезд, а наезд правоохранительных органов. Свое жизненное кредо я условно формулирую так: занимаюсь управлением конфликтами.

Один из проектов Поткина, по его рассказам, — работа в небольшой управляющей компании, которая занимается строительством.

— На ваш бизнес бывают наезды?

— У меня все хитро. Нереально наехать.

— Трудно найти, что именно ваше?

— Да, непонятно все, запутанно.

— А вы много своих личных денег тратите на ДПНИ?

— Да, довольно много. У меня своеобразное отношение к деньгам: я считаю, они появляются в первую очередь для того, чтобы пойти на что-то хорошее. Мой доход нерегулярный — что бог послал, то мое.

— А вы ездите на отдых куда-нибудь на море, в Египет или Турцию?

— У меня есть странное свойство: я никогда не отдыхаю. Все хочу научиться, но ничего не получается. Потому и на курортах ни разу не был.

— Ну а отдых на берегу какой-нибудь русской реки — рыбалка, баня?

— Не больше одного дня.

— Жена не возмущается по этому поводу?

— Она привыкла.

— Вообще за границу ездите?

— Практически никогда. Долго не удавалось получить загранпаспорт. Сейчас все нормально, но все мои ближайшие поездки связаны с международными конференциями, посвященными миграционным проблемам и общению с правыми организациями Европы.

— А дача у вас есть?

— Есть дом в Тульской области, где бабушка живет, но я там бываю крайне редко. Свой дом в Чеховском районе Подмос­ковья я в прошлом году продал: не было денег на достройку.

Неожиданно прерывая монолог сына, мама Белова приносит из комнаты фотоальбом. Видно, что она не только гордится своим сыном, но и очень его любит. На школьных фотографиях Белов тощий, маленький. А вот он со своим старшим двоюродным братом Олегом Адамлюком. На цветном фото — два подростка в камуфляже, худые, с деланно-строги­ми лицами. В этом камуфляже Адамлюк и пошел защищать Белый дом, и его подстрелил снайпер. Брат Поткина Владимир в тот момент был рядом. Конечно, на них это событие произвело сильнейшее впечатление, хотя Александра в этот решающий момент почему-то рядом не оказалось. Зато вскоре он вошел в ближайшее окружение лидера «Памяти» Дмитрия Васильева, слетал с ним в Армению поддержать армян во время войны с Азербайджаном, собирался в Югославию — воевать с НАТО, но ни в какие горячие точки так и не попал.

Вот Белов, в камуфляже и с иконами в руках, стоит рядом с Дмитрием Васильевым.

— Он ведь правой рукой его был, — с гордостью говорит мама.

За год до смерти Васильева Поткины с группой единомышленников организовали ДПНИ. Тогда-то и появился псевдоним «Белов» — как утверждает Александр, не для того чтобы избавиться от неблагозвучной фамилии, а исключительно для конспирации. Его брат, в свою очередь, стал Басмановым.

Таким образом, с 13 лет Белов-Поткин остается «профессиональным революционером»: вся его жизнь подчинена «борьбе за русский народ».

— Я и жене своей перед свадьбой поставил три условия, — говорит Поткин. — Во-первых, сказал, что никогда не работал официально и не собираюсь этого делать, и независимо от того, сколько я получаю, ты со мной продолжаешь жить. Во-вторых, моя деятельность может расходиться с семейными интересами, но ты ни при каких обстоятельствах не должна говорить, что я не прав. И в случае развода, если у нас будут дети, я тебя ликвидирую. Дети — это святое, никаких других пап у них не будет. Со мной если свяжешься — это окончательно и бесповоротно.

Про отказ от территорий

Ваша главная популистская фишка в том, что вы призываете убрать всех мигрантов из российских городов. А готовы ли русские делать ту работу, которую сегодня делают приезжие?

Произойдет высвобождение целых сегментов экономики. Очень выгодны торговая сфера, ЖКХ. Люди из ближних к Москве районов получат возможность работать. Зарплата дворника в Москве сейчас больше, чем средний оклад квалифицированного специалиста в Твери.

То есть мигранты не нужны?

Не нужны. При условии что у России 10−миллионная постоянная безработица и около 30 млн — сезонная. Рентабельность сельского хозяйства все время снижается, а у нас 40% населения живет на сельских территориях. Они могли бы иммигрировать в города. Государство забывает свою основную функцию — обеспечивать условия для жизнедеятельности граждан. Власти считают, что главным показателем их успешности является рост ВВП. То есть государство представляет себя корпорацией, а президента — эффективным менеджером. Тогда получается, что местные вообще не нужны — лучше пусть работают китайцы: им можно меньше платить, они не требуют социальных гарантий. Но есть ведь и другие показатели: смертность, рождаемость, доход на душу сельского населения. Есть такая строительная байка: 40 таджиков заменяют один башенный кран. И зачем тогда покупать кран, если есть таджики? А вот если ограничить миграцию, волей-неволей придется вкладываться в техническую модернизацию.

Ладно, таджики не имеют российского гражданства, но почему в Москве не могут беспрепятственно работать жители Северного Кавказа, они же наши граждане?

Потому что Москва — русский город. Московская и европейская практика доказывают, что люди из разных цивилизационных мест не могут проживать совместно. Франция наиболее убедительно показывает, что интеграции, которая существовала лишь в умах либеральных мыслителей 50−х, не происходит. Они думали: мы откроем границы, и все наши колониальные сателлиты приедут к нам, причем ровно в таких количествах, чтобы занять пустующие рабочие места. А получилось, что приезжать продолжают до бесконечности, а работать не хотят. То же самое и в России — все развивается по одним и тем же законам.

И что же, по-вашему, делать?

Надо вводить ограничения. Понятно, что люди ищут для себя лучших условий существования, но не факт, что мы должны с ними делиться этими условиями. Я воспринимаю государство как продолжение своей квартиры. С одной стороны, я хочу, чтобы кто-то другой мыл посуду, а не я. С другой стороны, этот чужой человек будет жить рядом. Где? В моей спальне? Должны быть условия, при которых мигранты привлекаются на сезон и потом обязаны уехать. Но никто не уезжает.

Не уезжают, потому что работают. Летом улицы метут, зимой лед долбят.

Абсурд заключается в том, что сейчас мигранты работают уже не только в тех местах, куда наши просто не идут, — они захватывают целые отрасли. И русских туда не пускают, хотя они бы согласились работать за ту же зарплату.

В последнее время очень много говорится о том, что рынки захвачены приезжими. Даже президент издал специальный указ, запрещающий гражданам иностранных государств торговать на рынках.

В Москве правительство попыталось убрать раздражающий фактор — заменить тех, кто общается непосредственно с покупателем. Дурь, конечно. Бизнес-то они не отняли: все плодово-овощные базы по-прежнему контролируют азербайджанцы.

А почему русские бандиты азербайджанским не противостоят? Не хотят рынками заниматься?

Почему? Целая война была.

Неужели русские бандиты слабее оказались?

Все славянские бандформирования сейчас разгромлены и ничего серьезного из себя не представляют. Верхушка переквалифицировалась в коммерсантов, а рядовые уже отсидели и вышли — работают таксистами.

Призывая выталкивать приезжих из Москвы, мы ведь провоцируем такое же отношение к русским в национальных республиках.

Нет, абсолютно наоборот. Чем сильнее русские, тем лучше к ним относятся. Особенно на Кавказе — там очень здорово понимают силу. Если ты, кавказец, приехал в Москву, а тебе по ушам надавали за то, что ты себя плохо ведешь, значит, этих русских надо уважать. Может быть, это — животные правила, но по-другому не получается. Россия имела наиболее благоприятные условия для жизни на Кавказе, когда была сильной и этой силой буквально подавляла другие народы. Сейчас присутствие русских — единственное, что эти республики реально с Россией связывает.

А Кавказ России нужен?

Необходимо посчитать, а выгодно ли содержание этих республик? Ведь в современном мире контроль над территориями осуществляется отнюдь не только в пределах государственной границы. Все зависит от того, есть ли там военные базы, контролируется ли правительство, имеется ли возможность рулить в экономике. А если там нет твоей идеологии, то зачем это надо? Я не маньяк: «Это наша земля — не уйдем!» Стоила ли Чечня жизней 20 тысяч молодых солдат? Не знаю. Стоит ли Чечня регулярных миллиардных отчислений? И есть ли какая-нибудь отдача?

В начале 90−х мы уже оттуда уходили. Получился бандитский анклав.

Хорошо, давайте вернемся. Хоть один русский вернулся? Повторяю, без тотальной русификации Северного Кавказа никакие действия правительства не способны удержать эти территории.

А не еврей ли я?

А как, по-вашему, отличить русского от нерусского? Есть у вас какие-то критерии?

Русские — это этнос такой. Это кровь, язык, культура.

Но есть ведь русские, которые давно уехали на Запад и забыли родину, а есть дагестанцы, которые за нее кровь проливают.

Определений не требуется. На улице и так ясно. Вообще в русском народе сильны крайние формы расизма, причем бытового. Русский человек с темными волосами и карими глазами воспринимается как «скорее всего, нерусский»: что-то в нем неправильно. То есть на бытовом уровне все идентифицируют и себя и других очень четко.

Но вас, кареглазого и темноволосого, ваши конкуренты по национал-патриотическому фронту называют нерусским.

Большинство из этих людей прекрасно знают, кто я. Пили-ели за одним столом, а вся эта пурга начинается от того, что им хочется чего-то большего, а не получается.

Выходит, основной критерий — происхождение?

Есть коррумпированные чиновники-коллаборационис­ты, которые торгуют интересами страны оптом и в розницу и при этом могут иметь очень качественное расовое происхождение.

Тезис о еврейском засилье по-прежнему популярен среди националистов…

В каких-то сферах это засилье есть. В шоу-бизнесе, например, евреи и педерасты. Если ты другой, то тебе тяжеловато. Надо или жениться на еврейке, или стать педерастом, а лучше и то и другое. Правда, жена вряд ли будет рада, что ты увлекся мальчиками.

Но «Память», в которой вы начинали свою политическую деятельность, считала, что евреи управляют не только шоу-бизнесом, но и вообще чуть ли не всей Россией…

«Память» никогда так не считала. Это евреи создавали из нее пугало, чтобы свалить из страны. Жил у нас в подъезде еврей-стоматолог. Он, когда узнал, что мы с братом состоим в «Памяти», около своей двери поджег газеты, сфотографировал, отправил в Израиль и вскоре уехал туда как беженец. Вообще-то я евреев очень люблю, у них есть чему поучиться. Государство Израиль — образец национального государства. Необходимо взять все их законы, переписать, заменив слово «еврей» на «русский», а «иудаизм» на «православие», — и сразу счастье придет.

Прямо сразу?

Да. Но вообще уровень еврейского влияния в цивилизованном сообществе очень высок. Гораздо выше, чем китайского, американского и закавказского вместе взятые.

С этим надо бороться?

Желательно, чтобы соблюдались национальные интересы основного народа. Хотя я, кстати, считаю, что евреи — это коренной народ России, потому что большинство евреев происходит от хазар.

Как националисты будут брать власть

Собираетесь ли вы использовать опыт Гитлера и Ленина по части прихода к власти?

Честно говоря, мне ближе методы Гитлера, то есть демократический путь. Не надо захватывать парламент и расстреливать неугодных. Это нанесло бы стране и обществу больше вреда, чем демократический приход к власти.

Но потом-то Гитлер всю демократию свернул и выборы устраивать не собирался.

Что-то никто по этому поводу не переживал. В целом ведь нация его поддержала.

А вы не собираетесь свое движение преобразовывать в партию?

Сейчас в этом нет никакого смысла.

В выборах участвовать можно будет. Прийти к власти демократическим путем, как Гитлер.

Это невозможно сделать по существующему российскому законодательству. Вы можете сколько угодно напрягаться, у вас ничего не получится. Это бессмысленная трата денег и сил. Проект партии «Великая Россия», в котором мы непосредственно участвовали и которому не дали ходу, яркий тому пример. Назначение победителей на выборах происходит в других кабинетах при других обстоятельствах. Здесь роль играют деньги, личные связи, лояльность режиму. Власти загоняют недовольных в подполье, а в сочетании с другими факторами это неминуемо приведет к кризису. Так что пока во власть нам не надо — пусть лучше во время кризиса облажаются те, кто сейчас и так во власти.

И тогда националисты выйдут из тени?

Честно говоря, пока мы к этому не готовы. В России вообще сейчас нет силы, которая к такому сценарию готова. Не дают окрепнуть. Мешают. У ДПНИ вообще сейчас кризис роста: у нас столько людей, что мы не можем ими эффективно управлять. Поэтому нынешний год — год всеобщего политического молчания, когда будут зажиматься все крупные ак­ции, — мы потратим на построение эффективной системы взаимодействия с людьми. Чтобы каждый, кто пожелает с нами сотрудничать, был задействован. Пока наши соратники проявляют мало личной инициативы — напишут заявление и ждут, когда им позвонят и скажут: иди туда, сделай то, открой дверь, брось гранату. Но если националисты не будут представлять из себя силу, мы никогда не придем ни к какой власти. И русским будет уготована грустная судьба одного из малочисленных народов на территории России.

И что в таком случае вы будете делать?

У нас есть топоры, и мы будем ходить с ними по ювелирным магазинам и банкам. Это будет самое правильное решение (смеется). Пока идет всеобщая неразбериха, ничего лучше не придумаешь. Властью все равно никто не поделится — поддерживай не поддерживай.

В порочащих связях не замечен

Часто говорят, что национал-патриотическое движение связано с Кремлем.

Не то чтобы они говорят: «Саша, хорошо бы провести митинг». Например, с «Русским маршем» в 2006 году получилось так. Приближался праздник 4 ноября, надо было что-то делать. Как раз тогда я случайно познакомился с неким Юрием Горским, который в то время был адептом Дугина (геополитик и лидер Евразийского союза молодежи. — «РР»), а тот ходил в Кремль. И Горский говорит: надо бы провести какое-то антиимпериалистическое, антиамериканское шествие. Я подумал: ну и отлично! Ведь у русских националистов не было такого праздника, когда бы они могли все вместе выйти. Я захотел показать, что нами никто не будет манипулировать. Думал Кремль обломать: они пытались националистическое движение подмять, а я — показать, что этого не получится. В Кремле началась истерика: они никак не ожидали, что какие-то люди, им неподконтрольные, смогут собрать в центре Москвы 5 тысяч человек. Причем, это все молодые люди, в среднем до 30 лет. Конечно, власть это испугало, особенно когда появились ассоциации с «оранжевой революцией».

То есть опосредованной связи с Кремлем вы не отрицаете?

У любого человека в России есть связь с Кремлем. Если вы сможете правильно сформулировать свою мысль, президент вас услышит.

В 2000 году вы закончили факультет информационной безопасности РГГУ. Считается, что там учатся сотрудники ФСБ. Это правда?

Раньше это действительно было так. Факультет был закрытый. Потом, с коммерциализацией РГГУ, стал открытым. Работники спецслужб там преподают, это факт. Но кто из выпускников сотрудничал с органами, я даже и не припомню. Правда, иногда приходили какие-то люди, которые одновременно работали в ФСБ и числились нашими студентами.

Вас там не пытались завербовать?

Серьезные органы никогда не планировали заниматься моей вербовкой, это считается бесперспективным. Есть такое понятие — идейные. Их бессмысленно вербовать.

А вообще со спецслужбами общаетесь?

Конечно. Сколько раз на допросах был.

Ну а так — встретиться, за жизнь поговорить?

И за жизнь общаюсь.

И о планах своих им рассказываете?

Недавно встречались с представителем центра общественных связей МВД. Он спросил, что мы собираемся делать 2 марта. Я ответил: оружие к Москве подвозим, склады снимаем. Он сначала не понял, что это шутка. Естественно, я попытался сам его завербовать: каждый сотрудник органов — потенциальный соратник. Мы ведь говорим правильные вещи, делаем свое дело искренне, и они проникаются нашими взглядами, с удовольствием выполняют маленькие просьбы. Они же русские люди.

О чем можно попросить милиционера?

Ну, позвонить куда-то, пробить что-то. Постоять рядом, подстраховать.

А за вами бывает слежка, вас прослушивают?

В прошлом году департамент по борьбе с терроризмом МВД России взял меня в разработку. Контролировали все мои контакты, телефонные разговоры и электронную почту. Надо сказать, в каждом регионе Российской Федерации сейчас существуют группы сотрудников МВД, которые занимаются политическим сыском. Хотя это абсолютно бессмысленно: я же не убиваю никого.

Об ответственности

Вас, наверное, можно охарактеризовать как интеллигентного человека с радикальными взглядами. Но аудитория ваша — это парни с окраин, которые вас послушают-послу­шают да и пойдут по электричкам нерусских резать. Вы чувствуете ответственность за них?

Ответственность за это должны чувствовать представители власти. Чем меньше будет возможностей для самореализации у людей с националистическими взглядами, тем больше будет трупов. Если человек не видит способа реализовать себя политически, если ему не дают говорить, он пойдет взрывать рынки. В результате так называемых антиэкстремистских действий среди националистов появилась прослойка тех, кто считает бесполезным заниматься политикой. Только убивать. Радикалы проклинают меня за то, что я предлагаю опираться на закон, выходить на митинги. Они возражают: мы выйдем на митинги — нас тут же загребут, потом проблемы на работе. Мы лучше по-другому…

Моя ли в этом вина? Нет. Ситуация с каждым годом будет только усугубляться, как бы ужасно нам это ни казалось.

Как этого избежать?

Надо политическую жизнь сделать свободнее. Пускай устраивают диспуты: с одной стороны русского посадят, с другой — чеченца, пускай разговаривают. Пускай правительство создаст совместный детский лагерь — возьмет детей бывших чеченских боевиков и скинхедов.

Способны ли парни с окраин вести политические дискуссии?

Хулиганство в молодежной среде всегда существовало, и никуда вы от него не денетесь. Оно приобретает национальную окраску, когда становится слишком много «других». Естественно, «другие» видны: они нагло ведут себя на дискотеках и в институтах — это вызывает соответствующую реакцию. А в Москве уровень националистических проявлений со стороны мигрантов сейчас гораздо выше, чем против них.

А вам не кажется, что ДПНИ своей деятельностью как раз и провоцирует исламистские выпады против русских?

Нет, мы только говорим, что если ничего не делать, то будет как во Франции. Уровень ксенофобии в обществе естественным образом растет. Мы, наоборот, хотим уменьшить количество конфликтов. Ведь чем меньше инородцев, тем ниже вероятность нападения на них (смеется). Миграция делается неприятной, когда становится заметной.

Разговаривать с Беловым-Поткиным непросто. От прямых ответов он часто уходит, предпочитая выруливать на более выигрышные для себя темы и долго на них рассуждать. При этом лидер ДПНИ явно рассчитывает сказать то, что понравится собеседнику. В его словах каждый услышит свое: скинхеду покажется, что Поткин призывает мочить «черных», либералу — решать проблему миг­рантов при помощи законодательства. На провокации не поддается, реагирует с юмором и постоянно переводит разговор в шутливую плоскость. Правда, смотрит все время куда-то в сторону, не в глаза.

Мелодии и рифмы правой эстрады

…На следующий день иду посмотреть на сторонников Бело­ва-Поткина. Собрание националистов разных мастей проходит в Союзе писателей (!) и называется «Благотворительный поэтический вечер». Оказывается, мероприятие организовано в поддержку националистов, находящихся под следствием или уже в тюрьме. Скинхедов, осужденных за нападения на нерусских, организаторов покушения на Чубайса, офицеров, осужденных за расстрелы мирных чеченцев, издателей националистических газет — за разжигание розни.

— Благотворытэлный вэчэр на втором этаже, — с акцентом произносит вахтер, явно приезжий.

Там уже кипит торговля. Православные хоругвеносцы продают по 400 рублей черные футболки с изображением черепов, как на флаге «Черной сотни». Грустный парень пытается торговать газетой «Русские идут!», но ее никто не берет — русские идут мимо. Рядом прилавок с немецкими фильмами 30−х годов на DVD.

Зал забит до отказа. Публика пестрая: несколько симпатичных девушек, вокруг которых толпятся юноши в черном — кто в камуфляже и бейсболках, а кто с ноутбуками и дорогими мобильными телефонами. Тут же неопрятные бородатые мужики в майках разных националистических организаций. И мужики, и девушки здороваются, как это принято в националистической среде — пожимая друг другу руки в районе локтя. Модно одетые девушки после этого еще и целуются.

На правах лидера мероприятие открывал Белов. Его встречают дружными аплодисментами. Он вежлив и интеллигентен.

— Мы доросли до того, что имеем своих героев. Не героев, которые принадлежали нашей нации в прошлом, но настоящих, живых, которые живут одновременно с нами, — поздравляет Белов собравшихся. — Каждый, кто встает на путь борьбы, должен быть готов к жертвам. Способность нации жертвовать определяет ее возможность выжить. Если вдруг у народа исчезают герои, такие народы не живут — они вымирают. Они принесли себя в жертву ради нас. Чтобы мы каждый день сверяли свои поступки с их поступками, спрашивая себя, достойны ли мы быть соплеменниками этих великих людей, — подытоживает лидер ДПНИ и неожиданно начинает читать стихи:

Знаете, как проявляется к нации русской любовь?
Это когда закипает в венах твоих кровь.
Скулы жестче сжимаются, сердце колотит быстрей.
Ненависть, ненависть, ненависть бьется в груди твоей.
Время считает мгновения. Жало (нож. — «РР») сжимает кулак.
Должен почуять возмездие нации русской враг.

— Слава героям! — заканчивает оратор.

— Слава героям! — откликается зал.

— Слава России! — кричит еще раз Белов-Поткин. Но руку из кармана так и не вынимает.

— Слава России! — его соратники в зале не стесняясь вскидывают руки в известном римском приветствии. Дальше поэты идут косяком.

Только вечером в маршрутке,
Как всегда, взгрустну чуток,
Передав водиле-чурке
Чирик, двушку и пяток, — 

жалуется со сцены коротко стриженная поэтесса со странным псевдонимом Липсица. Публика кричит: «Любо!»

На экране в это время мелькают слайды с фотографиями «политзаключенных». Мне запомнился один — накачанный парень с татуировками на мощном бицепсе. За его спиной — соратник в майке с самой обычной свастикой. Это Николай Королев, лидер группировки «СПАС», той самой, которую обвиняют во взрыве на Черкизовском рынке.

По залу пустили поднос, принесенный Беловым из соседнего ресторана. Начался сбор средств. Набралось полсотни тысяч рублей.